Семья Рубанюк
Шрифт:
Тайком, никому не признаваясь, перестрадала она горечь жгучей обиды, гордую девичью ревность. «Нашел себе, ну и пускай», — думала Оксана. Но теперь ей стало совсем скучно в Чистой Кринице.
В августе сорокового года она собралась ехать в Киев, но накануне ее отъезда тяжело заболела и месяц не поднималась с постели мать, чего с ней раньше никогда не случалось. Бросить ее и домашнее хозяйство на Настуньку Оксана не могла. А когда мать выздоровела, уже прошли сроки приема в институт.
Все же Оксана решила ехать, дав себе зарок, что
В Киеве Оксана бывала и раньше, поэтому разыскала своих дальних родственников без труда. Оставив у них чемоданчик, она пошла в мединститут.
Чувствуя, как колотится сердце, поднялась она по лестнице. Побродила по длинным коридорам, с завистью разглядывая девушек и юношей; они держались уверенно, громко разговаривали о лекциях, профессорах, семинарских занятиях. Оксана заметила любопытство, с каким некоторые разглядывали ее смущенное, растерянное лицо, и сама себе показалась смешной и несуразной в своем пестром платке и праздничном синем жакетике, с накрахмаленным платочком за рукавом.
Она перечитала все объявления, приказы, расписания, расклеенные на доске. Около одного объявления задержалась. Деканат института сообщал, что 22 сентября созывается научная студенческая конференция. Студент второго курса Волошин вделает доклад: «Павлов и условные рефлексы».
Когда коридоры опустели, Оксана отыскала дверь, за которой должна была решиться ее судьба, и, постучавшись, вошла.
За столом, в углу огромной комнаты, сидела, углубившись в бумаги, девушка.
Вы что хотите? — спросила она.
— Мне к директору.
— По какому делу?
— По очень важному.
Вот как! Даже по очень важному?
Девушка с улыбкой взглянула на раскрасневшееся лицо Оксаны, окунула в чернильницу перо и принялась старательно снимать с него прилипший волосок, изящно оттопыривая мизинец с лакированным ноготком.
— По какому именно делу? — спросила она. — Я секретарь директора.
— Мне нужен сам директор, — настойчиво сказала Оксана. Секретарша пожала плечами и, небрежно кивнув на вторую дверь, сказала:
— Директор у себя.
Расстояние, которое отделяло стол секретарши от директорского кабинета, Оксана прошла с таким чувством, словно ей предстояло сейчас самое страшное в жизни. Ее воображению представился суровый профессор, почему-то обязательно с сухим, рассеянным взглядом. Он, конечно, не захочет и выслушать ее.
Но, переступив порог, Оксана увидела довольно молодого человека. Он приветливо взглянул на нее и поднялся из-за стола.
Лицо Оксаны так раскраснелось от волнения, что директор, не дожидаясь, пока она заговорит, сказал:
— Слушаю вас, товарищ.
— Приехала поступать в институт, — приободрившись, сообщила Оксана. — Я немножко опоздала, но не по своей вине…
Она, торопясь, чтобы ее не перебили, рассказала, как ей трудно было вырваться в Киев, как, наконец, уговорила родителей, а потом болезнь матери
Директор слушал очень внимательно. Сердечность, с которой он отнесся к ее словам, успокоила Оксану. Она почувствовала, что директор понимает и одобряет ее страстное желание учиться и поможет ей осуществить свою мечту.
Но когда Оксана умолкла и с надеждой посмотрела на директора, он нахмурился.
— Сколько вам лет? — неожиданно спросил он.
— Девятнадцатый.
Директор энергично побарабанил пальцами по столу. Стараясь говорить возможно мягче и убедительнее, он сказал:
— Очень сожалею. Очень! Вижу, что вы серьезно относитесь к поступлению в вуз. И все же раньше следующего года ничего не смогу для вас сделать. Прием прекращен… Но это не так страшно, вы еще молоды.
…Пришла в себя Оксана только на улице, почувствовав, что на ее расстроенное, заплаканное лицо оглядываются прохожие.
Голосисто перезванивались трамваи. На каждом углу продавали цветы… Несмотря на осень, было тепло от нагретого солнцем асфальта. Оксана шла сперва шумными, оживленными улицами, потом пустынными в этот час каштановыми аллеями.
Так она забрела на Владимирскую горку и, пораженная красотой, неожиданно представшей перед ней, остановилась.
Было так ясно и далеко видно все вокруг, как бывает только в солнечный день ранней осени.
Внизу, сверкая серебряными блестками, синел Днепр. Огромный мост, уходивший вдаль, к песчаным отмелям и водным станциям на противоположном берегу, казался воздушным. Пароходы, баржи, медлительные буксиры, юркие лодчонки вспенивали водную ширь, оставляя за собой отчетливо видимые с крутояра светлые, пузырящиеся борозды.
Величавые дубы и остролистые клены на днепровских кручах, где стояла Оксана, еще красовались буйной своей листвой, но тень между могучими, изморщиненными старостью стволами уже по-осеннему была густой и холодной, лежали уже на увядающей траве первые красные и желтые листья.
Было, как и всегда, что-то грустное и в то же время умиротворяющее в близких приметах осени. Оксана, вспоминая, как нетерпеливо ждала ее, чтобы попасть поскорее в институт, горько усмехнулась: «Приехала!..»
Но горестные мысли владели ею недолго.
В конце концов она ведь знала, что ей не легко будет добиться желанной цели. Завтра она снова пойдет к директору института, и теперь уже ему не удастся так легко от нее избавиться. Или с утра отправится в Наркомздрав…
Оксана вспомнила, что ничего сегодня не ела. Родственники, у которых она остановилась, жили на другом конце города. И пока она до них добралась, солнце зашло, в воздухе повеяло прохладой.
Наскоро и без удовольствия она поела; вышла в садик и присела на скамеечку. Весь вечер и всю ночь ей предстояло томиться в ожидании часа, когда можно будет идти в Наркомздрав. И вдруг она вспомнила, что вечером в институте состоится так заинтересовавшая ее научная конференция.