Семья
Шрифт:
— Вы с Паоло родите прекрасного малыша, и после этого ты станешь самой лучшей мамочкой на свете.
В это время официантка принесла им макароны и салат, и при виде еды на Меган накатил приступ тошноты. Она вскочила со своего места, растолкала людей в кафе, отбросила в сторону попавшуюся на пути официантку и едва успела заскочить в туалет, как ее вывернуло наизнанку.
Когда она вернулась к столу, оказалось, что Джессика так и не притронулась к своей еде.
— В чем дело, Меган? — спросила она.
— Ни в чем.
Джессика смотрела на
— Что с тобой? — не отступала Джессика.
— Просто усталость, ничего больше. Слишком много работала, надо полагать. Ничего особенного. Ешь свои макароны.
Меган не могла сознаться сестре. От таких секретов Джессику надо охранять даже больше, чем от всех прочих неприятностей в жизни. Новость о чужом ребенке просто разобьет ей сердце.
Тем более, что Меган вовсе не планировала рожать этого ребенка.
— Говорю вам, доктор,… я сегодня так устала, что у меня не было сил даже зажечь газ.
Меган очень скоро поняла, почему другие доктора не жаждут навещать больных на дому.
Как правило, люди вызывают врача не потому, что реально заболевают и нуждаются в постельном режиме. Даже пенсионеры, согбенные артритом, или одинокие мамаши с вечно больными детьми, или пожилые женщины с раковым диагнозом — все эти люди стараются самостоятельно добраться до больницы и высиживают длинные очереди в приемной.
А те, которые вызывают, без вариантов оказываются крикливыми, эгоцентричными личностями, с удовольствием заявляющими о своих правах и относящимися к себе с несказанной жалостью. В точности как миссис Марли.
Эта огромная женщина жила в маленькой муниципальной квартирке в сердце унылого и бесцветного Санни Вью — одного из самых безрадостных районов Лондона. Если сам человек не живет в этих многоэтажных бетонных кроличьих садках, то вряд ли ему придет в голову добровольно сюда прийти, — разве что если ему нужно купить наркотики, или продать наркотики, или оформить какую-то неотложную бюрократическую бумажку. За исключением лета, когда здесь начинались традиционные ежегодные бесчинства, даже полиция обходила стороной районы типа Санни Вью. Но у Меган не было выбора.
За свою врачебную карьеру она успела много чего повидать (и не на шутку испугаться). Будучи стажером, она полгода проработала в муниципальной больнице под руководством консультанта, а затем еще полгода в приемном отделении скорой помощи в Хамертоне.
Муниципальный Королевский госпиталь можно было даже назвать цветочками: ее консультантом оказался очень добрый и великодушный педиатр, а детки в Хайгейте, Хэмпстеде и Белсайз-парке — чудесными воспитанными созданиями, которые просили Меган почитать им Гарри Поттера. Но скорая помощь в Хамертоне была чем-то из другого мира. Преодолев первое потрясение, Меган поняла, что повидала в жизни гораздо больше, чем ей самой того хотелось: раненные в поножовщине подростки, побитые жены, месиво из тел, привозимых после автомобильных аварий. Рабочие мясных рынков с мясными крюками в головах, пьяницы, замерзшие на улице во время позднего возвращения из паба, наркодельцы, убитые выстрелом в лицо.
В обязанности Меган входило оценить серьезность ранения у тех пациентов, которые приползали в госпиталь сами, или у тех, кого приносили на руках другие. Вид всех этих ран, а также необходимость моментально ставить диагноз и предпринимать неотложные меры — ничего ужаснее в своей жизни она не испытывала. Но по каким-то причинам сам район Санни Вью и перспектива встречи с миссис Марли и ее больным ребенком показались ей теперь чем-то еще более страшным. Как такое могло быть? «Гормоны, — подумала Меган. — В моем теперешнем состоянии бунтуют гормоны».
Внизу, в подъезде дома, где жила миссис Марли, стояла группа праздных подростков: неземная белизна кожи и прикрытые капюшонами головы делали их похожими на нечисть из романов Толкиена. Когда Меган проходила мимо, они молчали — только ухмылялись и скалили зубы с непередаваемым презрением и отвращением. От них несло дешевой едой и наркотиками — сладковатый, гнилостный запах, который шел из-под капюшонов.
— По-моему, ты слишком молодая, дорогуша, — сказала миссис Марли, подозрительно оглядывая Меган с ног до головы. — А ты настоящий доктор?
Такое начало произвело на Меган сильное впечатление. Раньше никто не подвергал сомнению ее врачебный авторитет.
— Я — ординатор общей практики.
— Ну и что из того?
— Перед получением диплома я прохожу практику под руководством опытных врачей.
Миссис Марли сузила глаза.
— В следующий раз присылайте мне кого-нибудь поопытнее. Свои права я знаю.
— Так в чем проблема? — спросила Меган.
Проблема была у ее дочери. У миловидной трехгодовалой девочки (как могло случиться, что у столь отвратительной мамаши родился такой волшебной красоты ребенок?). Она бессильно лежала на диване и смотрела по видеомагнитофону какую-то взрослую чепуху.
Меган осмотрела ее. Температура высокая, но во всем остальном, по-видимому, никаких отклонений. В ушах у девочки были маленькие сережки-гвоздики. «Эти люди в Санни Вью словно хотят, чтобы их дети побыстрее выросли», — подумала Меган. Хотя, глядя на взрослых в этом районе, с их непонятной одеждой, наркотиками и постоянно грохочущей музыкой, складывается впечатление, что они сами так и не выросли.
— Как тебя зовут? — спросила Меган, убирая с мокрого лба ребенка прядь волос.
— Дэйзи, мисс.
— По-моему, у тебя небольшая простуда, Дэйзи.
— У меня есть Китти-Кэт.
— Очень хорошо.
— У меня есть щенок!
— Чудесно.
— У меня есть динозавр!
— Замечательно. Но прошу тебя, в ближайшие пару дней полежи в постельке. Ты мне обещаешь?
— Да, мисс.
Потом Меган обратилась к миссис Марли:
— Как у нее со стулом? Все нормально?
— Гадит, как лошадь! — возвестила ее мать, облизывая розовым языком край свернутой из газеты сигареты.