Семья
Шрифт:
— Меня и это устраивает.
— И, кроме того… впрочем, меня это не касается…
— Говорите.
— Не думаю, что моя сестра хочет иметь детей.
— Это отлично! Просто великолепно! Потому что вы ничего об этом не знаете! Впрочем, как и я.
8
«Все словно ускользает у меня из рук», — подумала Кэт.
Человеку кажется, что все у него под контролем и своей жизнью он распоряжается сам. Что может сам решать, когда ему начинать свои дела, а когда заканчивать. А потом вдруг — раз! — и он понимает, что не
Наконец-то они остались вдвоем с Рори. Джейк уехал к матери, и Кэт могла вновь находиться в квартире у Рори без опасений, что в любую минуту может натолкнуться на какого-то прыщавого и недружелюбного чужака.
Но однажды вечером Рори выпил две рюмки чего-то красного и начал приводить в порядок комнату для гостей. Обычно он держал там свой профессиональный инвентарь: белые костюмы для карате, разноцветные пояса в целлофановых упаковках, груши и другие спортивные снаряды для отработки ударов ногами и руками. На их место он привез из ИКЕА набор мебели с односпальной кроватью.
— Я тут подумал и решил, что Джейку надо выделить комнату, — сказал он. — Ведь несправедливо, что мальчику все время приходится спать на диване в гостиной.
— Но… то есть я хотела сказать, а куда ты денешь свой спортивный инвентарь?
На самом деле она хотела сказать: а как быть с нами?
Рори безразлично пожал плечами.
— Отнесу в школу карате. Главное, чтобы Джейк чувствовал себя здесь хорошо. — Он посмотрел на нее, и лоб его нахмурился. — А в чем дело?
— Ни в чем.
— Не надо притворяться, Кэт. Тебя злит, что я освобождаю комнату для Джейка. Ну, что ж, у меня есть сын. Неужели ты этого не понимаешь?
— А у меня нет сына. Неужели ты этого не понимаешь?
— Я не собираюсь с тобой спорить. И тем более извиняться за то, что у меня есть сын.
— Я и не прошу, чтобы ты извинялся. — Внезапно ей стало невыразимо грустно. — Просто я хочу… не знаю, как сказать… хочу, чтобы настоящее значило для тебя не меньше, чем прошлое.
— Послушай, все будет отлично. Вы обязательно поладите. Просто у него сейчас трудный возраст.
— Трудный для него или для меня? — Кэт помотала головой. — Нет-нет, я не то хотела сказать. Разумеется, ты хочешь, чтобы твой сын чувствовал себя здесь как дома. В этом нет ничего плохого. Только бессердечная корова стала бы против этого возражать. Я просто подумала… что тогда мы уже не сможем видеться так часто, как раньше.
У Рори вытянулось лицо.
— Из-за того, что я выделяю пространство для сына?
— Нет, из-за того, что мне тоже нужно свободное пространство. Вины твоей тут нет никакой. То, что ты делаешь для сына, — вполне естественно.
И оставить Рори тоже вполне естественно. Если она хочет найти в своей жизни опору, то она должна дать себе… как это называют в разных журналах?
Она должна дать себе время для поисков. Точно, это называется временем для поисков.
Согласно плану своей профессиональной практики, раз в неделю Меган должна была на автобусе ехать в одну из городских больниц, где с дюжиной таких же, как она, практикантов проводить нечто вроде конференции, на которой обсуждались насущные проблемы.
Пустые знахарские посиделки — так она отзывалась об этих собраниях, хотя в глубине души и признавала их несомненную пользу. «Какой-то кошмар!» — думала она каждый раз, возвращаясь с этих вынужденных перерывов в работе.
Остальные практиканты принадлежали к разным слоям общества и съехались из разных стран и континентов. Половина из них была выходцами из беднейших азиатских стран, и тем не менее, никаких расовых предрассудков между ними не существовало. Меган без всяких оговорок считала их своими полноправными коллегами. Все они были молоды, младше тридцати лет, чрезвычайно энергичны и преданы своей профессии (настоящие виртуозы!), успевшие пообтесаться в столичной жизни и хорошо выучить язык. Меган считала, что, предлагая такую форму общения, их наставники поступают правильно, потому что не могут же врачи говорить со своими друзьями и родственниками обо всем, что видят на работе! Никто их просто-напросто не поймет.
— Ко мне снова пришла та пациентка, которую избил муж, — сказала одна молодая женщина, блондинка с кудряшками и сильным акцентом непонятного происхождения. — Она приходит ко мне каждую неделю, вся в синяках и ссадинах, а однажды заявилась с поломанным ребром. Не знаю, писать докладную в органы, или нет?
— А что тебя останавливает? — спросил толстый китаец в массивных черных очках.
— У нее брак зарегистрирован, — вздохнула блондинка. — Появись у них на пороге полиция — и, боюсь, муженек ее вовсе прибьет.
— Национальная особенность, — усмехнулся студент из Индии. — Как вам нравится такое культурное поведение?
— Не говори никому! — посоветовал китаец. Его акцент напоминал странную смесь кокни и южно-китайского произношения. Все фразы звучали как команды. — Она не вынесет санкций и будет чувствовать себя еще несчастнее, чем прежде. Они все здесь такие.
— Терпеть не могу, когда мои пациенты требуют, чтобы я от них отстала и линяла в свою страну, — пожаловалась девушка из Пакистана. Одетая в мини-юбку, она казалась настоящей школьницей. — Вы заметили? Обычно они такое говорят, когда я не выписываю им то лекарство, которое они требуют.
— Фемазепам, например, — протяжно пропел индус. — Они всегда заявляют, что я могу катиться куда подальше, если я не выписываю по их требованию фемазепам.
Меган глубоко вздохнула и выпалила:
— Я беременна.
Все уставились на нее, как на зверя в зоопарке. В комнате повисло напряженное молчание.
После нескольких месяцев общей практики эти молодые доктора уже считали, что видели и слышали в своей жизни все. Они видели людей, укушенных хомяками в задний проход. Жен, которые спали с молотками под подушкой — для защиты не от воров, а от собственных мужей. Брошенных дома детей, которым приходилось месяцами самим о себе заботиться, пока их родители развлекались где-нибудь на Ибице. Перед их глазами проходил гротескный парад одичавших детей, малолетних воров и наркоманов, одиноких пенсионеров, мужчин с застрявшими в пылесосах членами, женщин, избитых и искалеченных мужьями-пьяницами, религиозных фанатиков, преступников всех мастей и разновидностей, — в общем, всех униженных и унижающих.