Шрифт:
I
В августе месяце 1791 года, около полудня, по маленькому переулку Петербургской стороны двигалась рысцой тележка парой лошадей, усталых и взмыленных. Мужичонко, приткнувшийся на облучке, не только не погонял лошадей, но почти дремал.
В тележке сидела очень молоденькая девушка, совершенно запыленная, но с оживленным лицом. Она с видимым нетерпением поглядывала на возницу и лошадей.
– Подгони, Игнат! – выговорила она жалобно. Слова эти пришлось ей произнести во время пути по крайней мере с полсотню раз. Мужичонко на этот раз очухался, встряхнулся, дернул вожжой, но прибавил:
– Да
– То-то приехали! Шутка ли? От Царского Села больше четырех часов ехать.
Тележка завернула в другой переулок, повернула опять и остановилась у маленького домика, ярко выкрашенного зеленою краской.
Молодая девушка при виде домика уже заволновалась и по-видимому готова была выпрыгнуть на ходу. Едва только тележка остановилась, как из домика за ворота выбежал молодой человек, а за ним поспешно, но переваливаясь с боку на бок, вышла пожилая и полная женщина.
– Что? что? – заговорил молодой человек, помогая девушке вылезти из тележки.
– Все слава Богу! Все хорошо! – отозвалась она. – И царицу видела.
– Как?!
– Видела, видела царицу… Близехонько…
Молодая девушка бросилась на шею пожилой женщине, матери, расцеловалась с ней и затем вошла в дом.
– Ну, Настенька, уж и запылилась же ты! Гляди-ка, вся спина белая… А волосы-то! Смотри-ка, седая или будто в парике напудренном…
– Устала небось? – прибавил молодой человек, влюбленными глазами оглядывая девушку.
– Нет, не устала… Дайте умыться, переодеться, и все расскажу. Все слава Богу! Дядюшка согласился. А царицу видела! Видела…
– Царицу-то как же видела, скажи? – спросила, изумляясь, мать.
– Видела, видела…
– Заладила одно: видела… Да скажи, как, где!..
– Дайте срок, переоденусь, все подробно расскажу. Видела, вот как вас вижу. Поклонилась. И она мне поклонилась, усмехнулась. Ей-Богу!
Переменив платье, девушка вернулась и рассказала подробно все свое далекое путешествие.
Настенька ездила в Царское Село к дяде родному, священнику, чтобы сообщить ему важную семейную новость и просить если не его собственно согласия, то подтверждения решения матери. Дело было важное…
Анна Павловна Парашина уже давно была вдовой и мирно проживала с единственной дочерью Настей на пенсию после покойного мужа, бывшего когда-то актуариусом в берг-коллегии. [1] Мать и дочь не бедствовали, кое-как сводя концы с концами, и даже нанимали квартиру в четыре горницы. Но за это лето случилось у них самое крупное, какое когда-либо бывает в жизни, событие. За Настенькой стал ухаживать сенатский секретарь Иван Петрович Поздняк. Это был для Настеньки блестящий жених, так как Поздняк был, кроме того, частным секретарем такого лица, которое быстро шло в гору, – Дмитрия Прокофьевича Трощинского. [2]
1
Берг-коллегия – центральное государственное учреждение в России, основанное при Петре I и ведавшее горнорудной промышленностью.
2
…Трощинский Дмитрий Прокофьич (1754–1829) – выпускник Киевской духовной академии; был чиновником при Безбородко, при Павле I – сенатор, в 1814–1817 гг. был министром юстиции.
После
Поздняк сделал уже предложение, которое было принято с восторгом, и затем испросил разрешения на брак у своего единственного родственника – богатого человека, отставного капитана лейб-компанца, у которого были два дома в Петербурге.
Настенька поехала в Царское Село к родному дяде, священнику, чтобы тоже получить его согласие. Теперь оставалось только просить разрешения начальства.
Когда Настенька рассказала подробно, как дядя был рад ее видеть, как водил ее по всему Царскому Селу, показывал дворец и парк, она перешла к главному происшествию. Рано утром, соскучившись сидеть дома, отправилась она около семи часов по тем же дорожкам парка, где прошла накануне с дядей.
В одном месте, около обелиска, она села отдохнуть на скамейке и тотчас же увидела вдали даму, которая тоже прогуливалась. За ней бежала маленькая собачка. Настя, конечно, и не воображала, кто это так рано гуляет. Но какой-то работник, копавшийся в клумбе около скамеечки, крикнул ей осторожно: «Барышня, не сиди так-то… Встань! Это царица».
– Так у меня ноги и подкосились, – прибавила Настя. – Как только собралась я вставать, так ноги и онемели… Перепугалась насмерть. Думала, что ж это будет! Однако не успела еще царица подойти, я справилась с собой, поднялась, и уж по правде сказать, хоть ноги у меня и тряслись, а все-таки я присела так вот… А как приподнялась, так всю царицу разглядела до ниточки, и сто лет проживу – помнить буду.
– В каком же она платье? – спросила мать.
– Не в платье, маменька, а в салопе или в эдаком длинном капоте поверх платья, сером шелковом с позументом. А на голове шляпа с перьями… В руке тросточка… Дяденька говорит, что царица уж сколько лет завсегда так гуляет, все в одном этом одеянии. А за ней собачка всегда. Такая чудная! Вертлявая, тонконогая и все как-то поджимается, будто ей все холодно… Уж как я рада, что повидала царицу. Я все думала, она эдакая большущая да гневная, совсем на человеков не похожая… А она такая же барыня по виду. Только лицо светлое, не простое. Видать, что царица.
Анна Павловна была рада, что дочери удалось видеть государыню.
– Это к счастью, – решила она. – Да оно так и выходит. Спроси-ка, Настенька, у Ивана Петровича, какую он весточку сейчас принес.
– Да, Настя! – весело вымолвил Поздняк. – Я сейчас от своего дядюшки. Он обещал мне от трех до пятисот рублей в год давать. А со временем, говорит, если твоя будущая жена мне придется по душе, то, помирая, откажу вам и вашим деткам изрядный капиталец.
– Слава Богу! – перекрестилась Настя набожно.
До вечера пробеседовали пожилая женщина и жених с невестой. Радость искренняя, полная не сходила с их лиц. Это были теперь самые счастливые люди всей столицы.
Поздняк при наступлении вечера собрался домой, так как у него было много работы. Все служившие при Трощинском не имели много свободного времени.
Молодой человек простился с невестой и с будущей тещей и направился в свою маленькую квартирку на Галерной. До полуночи просидел он у себя за перепиской всяких бумаг, затем лег спать и часа два не мог заснуть, – мечтал о том, как счастливо и удачно поворачивается его жизнь.