Сеньора де Лонжевиль, или отмщенная женщина

Маркиз де Сад
Сеньора де Лонжевиль, или Отмщенная женщина

Во времена, когда сеньоры единолично властвовали на своих землях, в те славные времена, когда Франция насчитывала в своих пределах множество сюзеренов вместо тридцати тысяч жалких рабов, пресмыкающихся перед одним, близ Фима, что в Шампани, жил владелец обширного поместья сеньор де Лонжевиль. У него была жена – миниатюрная живая брюнетка, лукавая и игривая, не красавица, но зато необычайная сластолюбица. Хозяйке замка было лет двадцать пять-двадцать шесть, а монсеньору – не более тридцати. Они были женаты уже десять лет, и оба вступили в возраст поиска развлечений. Спасаясь от обыденности супружеской жизни, каждый старался обзавестись где-нибудь

по соседству наиболее подходящим для того предметом.

Поселение, а точнее деревушка Лонжевиль, не предоставляло большого выбора. Тем не менее одна необычайно свежая и аппетитная восемнадцатилетняя крестьяночка сумела понравиться монсеньору, и вот уже два года, как он с ней забавлялся самым лучшим образом. Луизон – так звали эту милую горлинку – каждую ночь поднималась к хозяину по потайной лестнице, устроенной в одной из башенок, окружающих покои патрона. По утрам она тихо выбегала, прежде чем госпожа, по своему обыкновению, заходила к супругу, приглашая его на завтрак.

Госпожа де Лонжевиль вовсе не была в неведении относительно не совсем пристойного поведения мужа. Однако, поскольку сама не брезговала развлечениями на стороне, она сочла уместным молчать. Неверные жены – сама покладистость. Они так озабочены сокрытием собственных похождений, что следят за чужими куда менее ревностно, нежели скромницы.

В окрестностях замка жил мельник по имени Кола, малый лет восемнадцати-двадцати, с кожей белой как его мука, мускулистый, как его мул, и красивый, как бутон шиповника, распускающийся в его садике. Каждую ночь он, подобно Луизон, пробирался в смежный с покоями хозяйки кабинет, а когда в замке все успокаивалось – прямиком отправлялся в кровать. Ничто не нарушало безмятежного покоя этих двух парочек. Не вмешайся злой демон, уверен, их можно было бы привести в пример всей Шампани.

Не смейтесь, читатели, не смейтесь над словом «пример». При отсутствии добродетели соблюдающий внешние приличия и надежно укрытый порок вполне может служить примером для подражания.

Разве не мудр и счастлив тот, кто грешит, не оскорбляя достоинства ближнего, и вообще, в чем опасность зла, если оно остается тайным? Рассудите и решайте: эта небольшая шалость, каким бы нарушением порядка она ни являлась, разве не предпочтительней картины всеобщей испорченности современных нравов? Разве не привлекательно выглядит сеньор де Лонжевиль, без шума и скандала наслаждающийся в жарких объятиях хорошенькой крестьяночки, и его высокочтимая супруга, отдыхающая на груди красавца мельника, о счастье которой никто не догадывается, в сравнении с какой-нибудь столичной герцогиней, каждый месяц публично меняющей чичисбеев или без разбора отдающейся своим лакеям, в то время как муж ее тратит по двести тысяч экю в год на некое презренное безродное создание, развращенное и испорченное роскошью? Итак, еще раз повторяю, если бы не распря, что вскоре отравит гармонию этих четырех баловней любви, то их взаимный союз можно было бы считать верхом нежности и благоразумия.

Однако сеньор де Лонжевиль оказался одним из тех жестоких и несправедливых мужей, что признают лишь собственное право на счастье, отказывая в подобном праве своей жене. Так вот, сеньор де Лонжевиль, подобно куропатке, ощущающей себя невидимой оттого, что сама прячет голову, раскрыв интрижку жены, счел ее недостойной, будто собственное его поведение не предоставляло полной свободы той, кого он вознамерился наказать.

Для ревнивца от обнаружения измены до мести один шаг. Господин де Лонжевиль решился ничего не говорить, а попросту избавиться от наглеца, посягнувшего на его честь. Стать рогоносцем, рассуждал он в одиночестве, по вине человека моего круга – еще куда ни шло... Но по вине какого-то мельника... Нет уж, господин Кола! Раз вам так нравится, извольте молоть муку на другой мельнице; не допущу,

чтобы мельница моей жены отверзалась навстречу вашему семени. И поскольку ненависть мелких деспотов-сюзеренов всегда отличалась необузданной жестокостью, и они нередко злоупотребляли предоставленным им, согласно феодальным законам, правом на жизнь и смерть своих подданных, господин де Лонжевиль решил не больше не меньше как сбросить беднягу Кола в один из наполненных водой рвов, окружавших его замок.

– Клодомир, – обратился он однажды к своему вертельных дел мастеру, – мне необходимо, чтобы ты со своими ребятами избавил меня от одного мерзавца, оскверняющего ложе сеньоры.

– Будет сделано, ваша милость, – ответил Клодомир, – хотите, мы зарежем его и подадим к столу как молочного поросенка?

– Нет, друг мой, – ответил господин де Лонжевиль, – достаточно засунуть его в мешок с камнями и пустить покататься в этом экипаже на дно рва, что вокруг замка.

– Будет сделано.

– Да, но вы сначала попробуйте поймать его.

– Поймаем, ваша милость, как он ни изворачивайся, никуда от нас не денется, уж вы поверьте.

– Он явится сегодня вечером в девять часов, – говорит оскорбленный супруг, – пройдет через сад, проникнет в нижние залы, затем спрячется в кабинете рядом с часовней и затаится там до тех пор, пока госпожа, считая, что я уснул, не зайдет за ним и не проведет в свои покои. Пусть он проделывает все свои маневры. Мы выследим его, а когда он почувствует себя в укрытии, схватим и отправим попить водички, чтобы поостыл немного.

План был продуман до мелочей. И, останься он в тайне, бедняга Кола наверняка достался бы на корм рыбам. Однако барон доверился слишком большому числу людей, и его предали.

Один кухонный подмастерье, обожавший свою хозяйку и, возможно, питавший надежды когда-нибудь разделить с мельником ее благосклонность, победив в себе злорадство ревности, решился из любви к своей госпоже отвести беду, грозившую сопернику. Он прибежал к ней и доложил обо всем, что замышлялось, за что был награжден поцелуем и двумя блестящими золотыми экю, которыми дорожил намного меньше, чем полученной лаской.

– Поистине, – говорит госпожа де Лонжевиль, оставшись наедине со своей камеристкой, устраивавшей ей свидания, – монсеньор несправедлив! Он делает что хочет, я на все закрываю глаза. И в то же время он находит дурным, когда я пытаюсь восполнить ущерб от воздержания, на которое он меня обрек. Ах, я не вынесу всего этого, не вынесу, милая! Послушай, Жаннетта, готова ли ты услужить мне? Я придумала, как спасти Кола и проучить монсеньора.

– Конечно, госпоже стоит только приказать, я все сделаю. Бедняжка Кола – такой славный мальчик, никогда не встречала более крепенького и румяненького юноши. О да, госпожа, о да, конечно, я услужу вам. Что от меня требуется?

– Надо немедленно, не откладывая, – начинает дама, – пойти предупредить Кола, чтобы он не появлялся в замке без моего наказа, и попросить его от моего имени одолжить мне всю одежду, в которой он обычно приходит сюда. Как только ты раздобудешь его платье, Жаннетта, разыщешь Луизон, возлюбленную моего изменника, и скажешь, что тебя прислал монсеньор. Он предписывает ей нарядиться в то, что ты принесешь с собой, и следовать не обычным путем, а пройти через сад и нижние залы и, едва проникнув в замок, спрятаться в кабинете, что неподалеку от часовни, до тех пор пока господин не зайдет за ней. Она наверняка забросает тебя вопросами о причине этих перемен. Скажешь, что виной тому – ревность сеньоры: она обо всем разузнала и будет подстерегать ее на обычной дороге. Если оробеет – успокоишь ее, сделаешь какой-нибудь подарок и настоятельно порекомендуешь не пропускать сегодняшней встречи, потому что монсеньор хочет этой же ночью поведать ей очень важные подробности о сцене, которую ему устроила сеньора.