Серапионовы братья
Шрифт:
А из кастрюлек между тем раздавалось также:
– О Даукус Каротин! О король наш! Спаси твоих бедных вассалов! Твои бедные морковки! Мы жаримся, как в аду, и нам дали так мало воды, что мучительная жажда заставляет нас пить собственную сердечную кровь!
Крики, выходившие из одного горшка, раздавались как-то особенно отчаянно:
– Король наш, король! Спаси твои верные морковки! Ужасный повар рассек наши внутренности и начинил их фаршем из яиц, сметаны и масла, так что у нас помутился рассудок, и мы чувствуем, что скоро потеряем способность мыслить!
Затем раздалось разом из всех горшков и кастрюлек:
– О Даукус Каротин! Великий король! Спаси, спаси твои верные морковки!
– Что за глупые шутки! - воскликнул
Господин Дапсуль фон Цабельтау, стороживший каждое его движение, быстро схватил крышку и захлопнул ею кастрюлю, радостно воскликнув: "Попался!" Но Кордуаншпиц, выкарабкавшись проворно наверх, успел дать господину Дапсулю пару таких полновесных пощечин, что у старика помутилось в глазах.
– Упрямый, проклятый колдун! - воскликнул он. - Ты в этом раскаешься! Эй вы, ребята! Вылезайте проворнее вон!
Горшки и кастрюли, вдруг закипев, расплескались во все стороны, и вместе с пеной выскочили из них целыми ватагами множество маленьких уродливых карликов. В одно мгновение ока кинулись они на господина Дапсуля фон Цабельтау, облепили его с головы до ног, бросили на большое, стоявшее тут блюдо, и облили затем всего тем крошеным варевом, которое было в горшках и кастрюльках, так что он оказался покрытым с головы до ног рублеными яйцами, мускатным цветом, разваренным хлебным мякишем и тому подобным снадобьем. Исполнив это, Даукус Каротин, а затем и прочие карлики выскочили вон из окошка.
Фрейлейн Аннхен в ужасе бросилась к блюду, на котором лежал ее папаша. На первый взгляд она сочла его мертвым, так как он не подавал ни малейшего признака жизни.
– О мой бедный папаша! - так начала горько плакать Аннхен. - Ты умер! Ты погублен злым Даукусом!
Однако Дапсуль скоро очнулся и, вскочив с замечательной энергией прочь со своего блюда, воскликнул таким пронзительным голосом, какого Аннхен даже никогда не подозревала за ним:
– Ага! Проклятый Даукус Каротин! Ты думаешь, что успел меня одолеть, так увидишь сам, на что еще способен старый колдун!
Аннхен очистила отца от приставших к нему яиц, муската и мякиша, а затем Дапсуль, схватив медный горшок, надел его на голову как шлем, взял в одну руку кастрюлю, а в другую длинный половник и вооруженный таким образом выбежал вон из кухни. Аннхен увидела через окно, что папаша ее побежал прямо к палатке Кордуаншпица. Чувства ее помутились от ужаса, и она без памяти упала на землю.
Очнувшись, Аннхен узнала, что отец ее исчез неизвестно куда. Прошли ночь, день и еще ночь, а Дапсуль все не являлся. Можно себе легко представить отчаяние бедной Аннхен, имевшей полное право предполагать, что папаша ее затеял какое-нибудь новое, сумасбродное предприятие, удавшееся еще хуже прежнего.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
последняя и самая поучительная из всех.
Грустная и одинокая сидела раз Аннхен в своей комнате, как вдруг дверь отворилась, а к ней вошел не кто иной, как сам Амандус фон Небельштерн. Аннхен, полная раскаяния, со слезами бросилась к нему, умоляя о прощении.
– О мой дорогой Амандус! - говорила она. - Прости мне то, что я написала тебе в моем ослеплении! Я была околдована и не освободилась от этого до сих пор! Спаси меня, мой Амандус! Я знаю, что я желта и уродлива, и это, конечно, большое несчастье, но я верна тебе по-прежнему и уже не хочу больше быть королевской невестой.
– Я, право, не знаю, - возразил Амандус, - на что вы жалуетесь, когда вам улыбается такая прекрасная судьба!
– О, не шути так жестоко, - зарыдала Аннхен, - я уже без того слишком наказана за мою самолюбивую гордость и за желание быть королевой.
– Право, я вас не понимаю, моя дорогая фрейлейн! - сказал на это Амандус. - Если быть откровенным, то я должен признаться, что ваше последнее письмо точно взбесило меня на первых порах до крайности. Сначала я поколотил одного из своих товарищей, потом пуделя, разбил несколько стаканов; ведь
– Как! Значит, ты видел маленького противного кобольда, и он тебе предложил... - так заговорила было фрейлейн Аннхен, но в эту минуту Оккеродаст, войдя вдруг в комнату, прервал ее самым сладким голосом:
– О моя дорогая невеста! Божество моего сердца! Не пугайтесь моего последнего поступка, в котором был виноват сам господин Дапсуль фон Цабельтау. Я не только не сержусь, но, напротив, именно вследствие этого хочу назначить завтрашний день днем нашей торжественной свадьбы. Я уверен, вы вполне одобрите мое намерение сделать господина Амандуса фон Небельштерна нашим придворным поэтом, и я желал бы, чтобы он тотчас же показал нам образец своего таланта и что-нибудь сочинил нам в похвалу. Предлагаю вам сесть в эту зеленую беседку, потому что я предпочитаю свежий воздух. Я сяду вам на колени, а вы, пока господин Амандус будете петь, почешете мне в голове. Я это очень люблю.
Фрейлейн Аннхен до того была поражена и испугана появлением Оккеродаста, что позволила машинально исполнить все, что он предлагал. Даукус Каротин уселся в беседке ей на колени, она стала чесать ему в голове, а Амандус начал перебирать струны гитары и скоро затем запел одну из двенадцати недавно сочиненных им и положенных на музыку песен, которые он собственноручно списал в толстую переплетенную книгу.
Очень жаль, что в старинной хронике Дапсульгейма, из которой извлечена эта история, не сохранилось текста этих песен, а только вскользь упомянуто, что крестьяне, проходившие мимо беседки, где пел Амандус фон Небельштерн, с любопытством останавливались и спрашивали, кто это мяучит там невыносимо жалобным образом.
Слушая это пение, Даукус Каротин, скорчившись на коленях Аннхен, стонал и плакал, точно у него разболелся живот. Сверх того, Аннхен с удивлением заметила, что чем дальше шла песня, тем Кордуаншпиц становился все меньше и меньше всей своей фигурой. Амандус, наконец, запел свою последнюю песню, единственную, сохранившуюся в хронике:
Льется, льется песнь певца,
Как дыханье аромата,
Ярче светлых волн заката
Вдаль стремится без конца,
В бесконечное пространство.