Серая мышь
Шрифт:
короткий жидкий хвостик с выбивающимися прядями. А на физкультуре я увидел синяки на её
руках. Да... Справилась.
Я возмущался, орал, грозился лично разобраться, а Ксюшенька только качала головой, улыбалась и
благодарила меня за самый счастливый день в её жизни. У меня все слова в глотке застряли. Ей ведь
всего шестнадцать! Она отличница, скромница и вообще исключительно положительная девушка —
чего ж её родителям не хватает?
Я, как и хотел, познакомил
язык и трепались без умолку по телефону, созваниваясь по десять раз на дню. Ксюшенька ожила.
Мила даже к её родителям в доверие втёрлась и отвоевала новый образ для нашей серой мыши.
Но внешность внешностью, а остальное не изменилось: дом — школа — дом. Казалось, родители
Ксюшеньки и к батарее бы её привязали, если бы она дала им повод, задержавшись где-нибудь
дольше положенного. Нельзя же так!
Мы с Ксюшенькой сдружились. У меня никогда не возникало никаких непристойных мыслей в её
адрес. Она была классным другом, готовым помочь в трудную минуту. Когда по школе поползли
слухи о нас, мы посмеялись и забыли. Людям всегда хочется поковыряться в чужой жизни.
Даже будучи уже не серой мышкой, а привлекательной девушкой, Ксюшенька, вопреки моим
опасениям, оставалась для наших ребят той же зубрилой и занудой. Разве что теперь, судя по слухам, она решала примеры не только в тетради и на доске, но и в моей постели.
А потом появился Алекс. Как грёбаный чёрт из табакерки. Я увидел их целующимися за школой и
понял, что Ксюшеньку надо спасать. Только вот она не считала, что ей нужно спасаться. Она попала
в паутину первой влюблённости, сплетённую опытным пауком-сердцеедом Алексом. Сколько таких
Ксюшенек было в его жизни? Наверное, он и не помнил. Он обещал им небо в алмазах, а дарил
жалкую картину с изображением небосвода, испачканного редкими звёздами-пятнами. И за
определённую плату. Алекс заманивал глупышек в свои сети, высасывал из них всё живое и
выбрасывал после за ненадобностью.
Ксюшенька смотрела на него с восторгом, потеряв всякий интерес ко всему остальному, включая и
друзей — меня и Милу.
Она стала врать родителям, врать безбожно, забросила учёбу и с головой ушла в отношения. А
Алекс продолжал опутывать её, обещая сногсшибательную карьеру и вечную любовь. Зачем ему
была так нужна эта девчонка, если подобных ей множество? Азарт. Банальный азарт и инстинкт
охотника.
Ксюшенька велась на каждое его слово и скапливала разваренную лапшу на своих прелестных
ушках.
Мила пыталась поговорить с подругой, но билась о глухую стену. В конце концов моя сестра
психанула и махнула рукой на это гиблое
А я всё ещё не терял надежды. Даже когда выяснил, что Ксюшенька познала наркотический кайф.
Её новая компания не брезговала такими вещами, наоборот, приветствовала. За это фотограф
неслабо схлопотал, но его подобные доводы не убедили, и от девчонки он не отцепился. Пиявка
волосатая!
Сама Ксюшенька меня не слышала. Ей казалось, что все вокруг, начиная с её родителей, хотят
отнять у неё свободу и саму жизнь. Она дорвалась и, дорвавшись, уже не могла остановиться. «Всё и
сразу» обычно плохо заканчивается. Так случилось и с Ксюшенькой, когда-то серой мышкой, когда-
то отличницей и примерной девочкой. Алексу надоела игрушка, и он выбросил её, как и делал
всегда, а обиженная игрушка пустилась во все тяжкие, желая вернуть потерянное внимание. Ей было
плевать на средства, когда она шла к своей цели.
Нашли Ксюшеньку мёртвой в каком-то подвале рядом с тремя обдолбанными наркоманами, улетевшими в неземные дали и не понявшими, что деваха, с которой они все вместе неплохо
развлеклись, загнулась от передозировки.
Вспомнил ли о ней Алекс? Вспомнил. Поморщился брезгливо, получил от меня по морде, выругался
и снова забыл.
Милка ревела. Родители Ксюшеньки искали, кого бы обвинить в том, что их ангел превратился в
беса. Учителя вздыхали и охали, а ученики равнодушно пожимали плечами. Ксюшенька? А кто это?
Серая мышка, которая потом вроде похорошела? А-а-а, бывает.
А я не мог спать по ночам. Я себя винил во всём случившемся. Если бы я когда-то не прицепился к
зубрилке Ксюшеньке с просьбой позаниматься со мной, она бы сейчас сидела в библиотеке и писала
какой-нибудь доклад.
Быть отличницей, ходить по струнке у родителей, боясь оступиться, чтобы потом, заляпанной
чужой спермой, сдохнуть в луже собственной блевотины от передоза — это её свобода и счастье?
Если бы я знал, что всё закончится так, я бы даже не дышал в сторону девочки Ксюшеньки.
Я не был на похоронах, потому что просто не смог заставить себя пойти туда. Ведь это я позволил
ей взлететь, а потом наблюдал за её падением.
Я не искал себе оправданий и не пытался договориться со своей совестью.
Зачем? Чтобы легче жилось? Можно подумать, я смогу когда-нибудь забыть, как загорелась и
погасла девчонка, в жизнь которой я вломился и перевернул там всё с ног на голову.
На выпускном я был единственным, кто вспомнил о Ксюшеньке. Я говорил о ней долго, игнорируя
перекошенные лица одноклассников, желающих поскорее закончить с церемониями и банально