Серая Слизь
Шрифт:
За окном жесткий мелкий — не крупа даже: соль — снег почти горизонтально летит на мотающем лысые ветки ветру, поземкой извивается по асфальтовым колдобинам. Температура опять ухнула в приличный минус, все снова замерзло, все скользкое, твердое, серое. Включая небо. Это последний день февраля. Это весна завтра.
…Вообще, так (кружка при очередной постановке на неровную груду бумаги чуть не опрокидывается, содержимое чуть не заливает клавиатуру) дело не пойдет, вообще стол надобно наконец разгрести… Поверх груды — мой чертов “Палм”. “…Ну смотри, вот тебе еще. Сколько всего тебе понадобится?” Тоже еще херотень. “Е-два, е-четыре”.
Смотрю на него. На блокнот.
— …Ало, Олег? Привет, это Дэн, Каманин… Можешь сейчас говорить? Ага… У меня вопрос
— …Нилс? Здравствуйте. Это вас такой Денис Каманин беспокоит… Мне ваш номер Олег дал, Семенко… Нилс, я вот о чем хотел попросить… Мне тут пришел мейл странный через ваш сервер… да, с незнакомого адреса… я запрос послал, но он не отвечает чего-то… Вы не могли бы посмотреть, за кем он зарегистрирован?… Да?… Да, я понимаю, конечно… Ага. Спасибо, разумеется… маус… по-английски — эм-оу… ага… собака… инбокс, точка, элвэ. Да. Нет-нет, я могу подождать, вполне… Да? Ага, записываю…
Ну вот и все. Интернет-кафе.
Папиросу — самокрутку — беру осторожно: не просыпать. Ромыч, Биука, обычных сигарет не признает, в гости тоже приходит с машинкой. Он у нас пижон, Биука: крутит как минимум из двух табаков, с добавлением трубочных притом (мелко их нарезая). В этих вот — помимо папиросного вишневого “Экселента” — “Клан” (с вискарным привкусом) и “Сан-суси” (с винным)… Вообще интернетовская анонимность — это песня отдельная (знакомая с университетского филфака на экзамене по фольклору скрестила, вполне по Фрейду, в устном ответе пожилой ханже-преподше два свойства оного фольклора: анонимность и анимизм)… Зажигалка у меня с-супер, конечно… Ну?… Ну?… В самом широком смысле анонимность — не только в плане цидулек из интернет-кафе… Все, сдохла зажигалка… Спички-то у меня остались, интересно?… На кухне?… Думал сделать для шведиков моих сюжет об “Эстонии” к этому сентябрю: как раз десять лет, как она потопла. Полез для начала в Net инфу поискать. Инфы — немерено. На десять сюжетов. Но вся — с разночтениями. Одни пишут — погибло восемьсот пятьдесят человек, другие — восемьсот семьдесят. В одном месте без вести пропал штурман, в другом — боцман. И главный прикол — в том, что степень сравнительной достоверности оценить невозможно. В принципе. Совершенно непонятно, каким данным верить больше. Потому что все — анонимные. “Сведения из Интернета”. Точка… (Чем это тут воняет?…) Знакомый политтехнолог (хорошая профессия — политтехнолог!) рассказывал: натурально, одна из их “технологий” — “создание перекрестных ссылок”. Помещаешь некую информацию, сколь угодно бредовую, в Сеть. Анонимно. Потом — в другом месте — ссылку на нее. Потом — ссылку на ссылку… (И неслабо — воняет…) И все, абсолютно вымышленный факт становится абсолютно реальным: цитируется, распространяется, размножается делением — цепная реакция силами совершенно уже посторонних, незаинтересованных людей. Концов (в смысле начал) потом не найти. Называется “информационный фантом”… Ага. Вот спички.
Чиркаю спичкой. Спичка ломается. Достаю вторую. Знакомый мерзкий запах — только непривычно сильный… Очень сильный. И звук. Сла-абый… Спичка висит над коробком.
Из открытой — залитой кофе — конфорки с тихим-тихим сипением фигачит газ. Чтобы зажечь горелку моего “Электролюкса”, надо прижать запальную кнопку, а другой рукой провернуть ручку. Провернуть — и вдавить. И некоторое время подержать так. Чтобы погасить горелку, ручку надо поставить вертикально. Суженным концом кверху. Тогда подача газа прекращается. А я второпях повернул — закругленным. Поставил газ на максимум.
Очень аккуратно и неторопливо кладу коробок и спичку на стол — отдельно, левой коробок, правой спичку, сантиметрах в десяти друг от друга. И поворачиваю ручку правильным — острым — концом вверх. Кружится голова — то ли от газа, то ли…
Есть такой фильм “Лиля навсегда”. Снял его швед Лукас Мудиссон, что, по справедливому замечанию московского критика, по-русски следует писать как Лука Мудищев. Фильм —
Что сделал я. Связался с фан-клубом. Отыскал пяток девиц-парней схожей биографии. Съездил в Нарву, в Таллин, в Хельсинки, в Стокгольм. Получилась “Лиля никогда” — несколько линий судьбы на фоне постсоветского развала и европейского равнодушия, несколько историй вынужденных граждан мира, русских балтийцев, которые и ТАМ чужие, и ЗДЕСЬ уже не свои… В общем, сопли веером, слезы Ниагарой, социальное звучание налицо. А также актуальные проблемы новой Европы. Что еще надо социально озабоченному, но человечному жюри документального конкурса Берлинале? Тем паче что швед Мудищев на фесте, кажется, — давно свой человек. Тем паче что автор “документалки” — приколите! — всего-то двадцати трех лет от роду. В общем, свезло мне в прошлом феврале — почти как Шарику…
Чего хочет Веня. “Идея дико простая: мы разным типа молодым-перспективным… Витьке Вилксу там, Карлу… Хламкину… тебе вот… задаем вопрос: связываете ли вы, типа, свое будущее с Латвией? Видите ли здесь возможность для профессиональной реализации? Или подумываете об отъезде?… Это ж, типа, совсем твоя тема, эмиграция молодежи, ты на ней, можно сказать, Берлин брал…” Венька Лакерник вообще-то диджеит на “Сотке”, на “Радио Пик”, но эта его передача — для “Домской площади”. “Две минуты максимум, Динь…”
— Ладно, — тру переносицу. — Давай, что ли? (Придвигается серебристый брусочек цифрового диктофона.) М-м… Лично я свое будущее с Латвией связываю чем дальше, тем меньше. И именно в силу профессиональных причин. Отсутствия, так сказать, и спроса, и предложения. Предложения — хотя бы в смысле тем, жизненных поводов для фильмов или сюжетов… Страна у нас скучная. И не столько по-хорошему скучная, в смысле спокойная — сколько по-плохому, в смысле провинциальная. Я уже ощущаю, что свою тематическую жилу здесь выработал… Вот… Что до спроса, то и заказчики мои, и зрители все чаще не отсюда, а из России… или из Скандинавии. И коллеги, между прочим, конкуренты или объекты для подражания — тоже… То есть я просто не вижу особой альтернативы более или менее скорому отъезду отсюда. Причем скорее более… Такая штука еще, что… У нас тут можно работать лишь в какой-нибудь системе, в рамках чьего-то чужого большого проекта. Лечь под кого-то, словом. Но для меня, лично для меня, это не вариант. Поскольку для меня то, чем я занимаюсь, ценно как раз… ну да, авторской независимостью, творческим, сорри, индивидуализмом… Когда ты сам и только сам отвечаешь за свою идею на всех этапах. А покупают у тебя готовый продукт — и только в силу качеств самого продукта.
(О, — сам собой восхищаюсь, — насобачился за годик интервью-то давать: аки по-писаному…)
— В Россию отъезд?
— Видишь… Засада в том, что в Россию мне совершенно не хочется. По другим причинам. Мне совершенно не нравится то, что там сейчас происходит. Откровенное, жлобское затыкание ртов. Слишком явное уподобление тому, что слишком хорошо памятно и слишком сильно воняет. Очередное обледенение. Через “я” в первой гласной… Там, по-моему, происходит точно такое же сокращение поля свободы, как здесь — сокращение поля творческой самореализации. И результат — опять же для меня — мне кажется примерно одинаковым…
…Фотка под стеклом в подсвеченной нише, черно-белый панорамный триумф воли в духе Лени Риффеншталь, — оригинал. И два летчицких кортика в ножнах, обрамляющие ее, — тоже настоящие, раритетные даже, кажись. Багряные вымпелы-стяги — имперское наследие… А вот бюстики бронзовые, плоскоглазые отцы-вожди-кормчие по углам — подъебка, новодел. Сталин и Мао слушают нас… Адольф с челкой. Путин, между прочим, тоже был, но его какой-то копперфильд идущий вместе исхитрился недавно умыкнуть… Стены — в коричнево-зеленых камуфляжных разводах.