Сердца четырёх
Шрифт:
— Одевайтесь.
— А надеть-то мне как раз и нечего! — победно крикнула мисс Перис. — Я хотела сказать, что вечерних туалетов у меня нет. И подходящей обуви — зачем? У меня и из меха ничего нет.
— Я одеваюсь и в восемь тридцать буду у вас.
— Не надо, Эллери!
— В восемь тридцать.
— О, Эллери, прошу вас! Пожалуйста...
— В восемь тридцать, — еще раз повторил Квин и положил трубку.
Ровно в восемь тридцать вечера мистер Квин
Однако барышня не только не ушла с дороги, она подняла к нему пылающее лицо и залепетала в экстазе:
— О, мистер Квин, это же просто чудо! Вы думаете, она решится?
— Ну конечно, — ответил Эллери. — Эта болтовня насчет ее какой-то фобии — чистая чушь. Где она?
— Она плачет и смеется. А какая красавица! Вот подождите, сейчас сами увидите. Просто волшебное превращение, ничего подобного с ней никогда не было. Я так надеюсь, что ничего...
— Меньше слов, дорогая моя, — довольно резко осадил ее Эллери. — Надо же мне взглянуть на эту красоту.
Тем не менее к двери Паулы он подошел. На трясущихся ногах. Что же с ним такое происходит? Столько нервотрепки из-за такого пустяка, как поход в ночной клуб!
Он постучал. Секретарша стрельнула испуганным взглядом и испарилась.
— Вхо... Входите, — раздался прерывающийся голос.
Мистер Квин поправил галстук, кашлянул и вошел. Паула, высокая и стройная, стояла, прижавшись к стеклянным дверям у противоположной стены и стиснув на груди руки в длинных, по локоть, красных вечерних перчатках. На ней было... что-то мерцающее, поблескивающее на свету — золотые одеяния, не иначе. Да, и... о, черт, как же это называется? — такой белый мех на плечах — а, пелерина! — с великолепной брошью у горла. А волосы были уложены в стиле придворного пажа времен Елизаветы. Изысканно. Нет слов. Просто конец света!
— Конец света! — прошептал Эллери.
От волнения у Паулы даже губы побелели.
— Я... Я н-нормально выгляжу? — заикаясь, спросила Паула.
— Вы выглядите как богиня, — ответил Эллери. — Вы похожи на Клеопатру — на общепринятую концепцию Клеопатры. У настоящей Клео был крючковатый нос и, по всей вероятности, черная кожа. А ваш носик и цвет лица... Вы смотритесь потрясающе.
— Не смешите меня, — с легким раздражением сказала Паула. — Я имела в виду одежду.
— Одежду? Ах, одежду! Мне показалось, вы говорили, что вечерних платьев у вас нет. Лгунья!
— А у меня их не было и нет. Поэтому я вас и спросила, как я выгляжу. Накидку мне одолжила Бесс, платье — Лилиан, а туфли — соседка дальше по улице: у нас с ней один размер ноги. Теперь я чувствую себя настоящей коммунисткой. О, Эллери, вы уверены, что со мной ничего не случится?
Мистер Квин решительным шагом пересек комнату. Женщина съежилась у стеклянных дверей.
— Эллери, что вы собираетесь...
— Позвольте мне преподнести самой красивой женщине на свете вот это, — сказал он с подчеркнутой галантностью и протянул ей целлофановую коробочку с букетиком живых камелий.
Паула ахнула.
— Как это мило...
Напряжение как-то вдруг оставило ее, и вся она была сплошная нежность и податливость. Она достала из коробочки камелии и с отрешенным видом стала устраивать их у себя на груди; затянутые в красное проворные гибкие пальцы...
— Паула, — облизнув пересохшие губы, произнес мистер Квин.
— Ммм?
— Паула, — повторил Эллери.
— Да? — Паула подняла недоуменно брови.
— Паула, вы не могли бы... Можно мне... Черт возьми, должен же я наконец-то решиться!
Он схватил Паулу, притянул к себе, насколько позволяла жесткая грудь сорочки, и неловко поцеловал в губы. Женщина, закрыв глаза, запрокинула голову и расслабилась в его руках.
— Поцелуйте меня еще.
По прошествии некоторого времени Эллери произнес:
— Думаю, что...
— Давайте не пойдем никуда. Как будто мы уже выходили.
— Побудем здесь?
— Да, — прошептала Паула. — О да...
Но было все-таки железо внутри этого мужчины. Жестоко отбросив колебания, он заявил:
— Нет, мы пойдем, мы уже выходим. В этом суть лечения.
— Я не смогу. То есть мне кажется, я не смогу.
Мистер Квин взял ее под руку и подвел к двери.
— Открывайте, — сказал он.
— Но я... Мне жутко страшно.
— Вы прекрасны. Откройте дверь.
— Вы хотите, чтобы я... ее открыла?
— Да. Сама. Своими руками.
Поток страха хлынул из огромных глаз. Она прерывисто вздохнула — почти всхлипнула, как ребенок, и потянулась к ручке двери; посмотрела на Эллери.
— Открывай, любимая, — сказал он.
Она медленно-медленно повернула ручку до упора, зажмурилась и толкнула дверь.
Не открывая глаз, Паула Перис перешагнула порог в мир.