Сердца под октябрьским дождём
Шрифт:
4.
– Всё это просто дико, – сказала Алёна, когда тесный тупик выпустил их на относительный простор улиц, где на газонах росли розовые кусты с сочными, остро благоухающими жёлтыми цветами; их запах сам по себе обладал шипами и карябал горло. Дома тесно смыкались друг с другом и походили на стенки картонной коробки, по дну которой бродили предоставленные сами себе игрушки.
– Да, – сказал Юрий. Что ему сейчас по-настоящему хотелось, так это опрокинуть в себя стопку чего-нибудь горячительного. И ещё одну. И ещё. До тех пор, пока сознание не превратится из геометрической фигуры с острыми углами в кляксу, а вопросы,
Алёна высвободилась из рук мужа и потёрла белые виски, будто там, изнутри, пытается проклюнуться птенец.
– Знаешь, я всегда, с самого детства могла видеть сквозь маски. И с самого детства знала, что клоуны и бродячие артисты – несчастные, потерянные души, что веселя других, вряд ли когда-нибудь сами испытывали радость. Помню, как ходила с мамой и с папой в цирк. Мне было тогда лет семь или около того.
Юра усадил её за стол крошечного уличного кафе – под навесом кроме них никого не было. После такого потрясения не мешало бы выпить хотя бы горячего кофе. За стойкой высился холодильник с пивом – выглядел он очень заманчиво, но учитель сделал над собой усилие, подумав, что, возможно, подъехавшая полиция проявит к ним снисхождение, если они оба будут трезвыми, с большей лёгкостью поверив в рассказ о чокнутых клоунах.
Куда большее, чем гипотетические проблемы с законом, его волновала жена, которая продолжала говорить, глядя в одну точку.
– Мы сидели аж на самом первом ряду. Проносившиеся по кругу пони обдавали нас потом, и я много смеялась… сначала. А потом, когда первая тройка артистов подошла ближе чтобы поклониться, я увидела их лица, и ни на что не могла больше смотреть до самого конца представления. Они были закованы в невидимые кандалы. Они улыбались, но эта улыбка словно вырезана из бумаги. Слышишь меня? Ты замечал когда-нибудь что-нибудь подобное? Я видела, что они занимаются совсем не тем, о чём мечтали. У них были разбитые сердца, у всех до единого. Мама сказала, что зверюшки живут в тесных вольерах и клетках, оттого они с таким удовольствием бегают по арене, и я решила, что артистов тоже держат за решёткой… До сих пор думаю, что в каком-то смысле так и есть. От них осталась только оболочка, душа же спрятана где-то в напёрстке на полке у толстого цыгана с руками, унизанными перстнями.
Она слабо улыбнулась.
– Мама сказала, что цирком – как и любыми цирками в мире – руководят цыгане, и нам с папой стоило немалых усилий уговорить её сесть на первый ряд. Она боялась, что где-нибудь ближе к концу программы кто-нибудь покажет фокус, и я исчезну со своего места навсегда.
Она помолчала, размешивая в кружке густую чёрную жидкость из автомата (ни обслуживающего персонала, ни хозяина заведения нигде не было видно), и потом спросила:
– Так почему же мы с ними пошли?
Она задавала этот вопрос в первую очередь себе, слегка переиначив его с «как я не разглядела этого в карлице и Брадобрее?»
Юра решил ответить сразу на второй. Он погладил её по руке и сказал:
– Ты не виновата. Может, они на самом деле не соображали что делали?
– Нет, прекрасно соображали, – сказала Алёна. – Злых людей на свете встречается куда меньше, чем мы думаем. Мы слышим о них каждый день, быть может, даже видим в трамваях и на экранах телевизоров, но ведь маленькая куча дерьма в огромном саду может вонять как настоящая выгребная яма, правда?
Юрий кашлянул в кулак. Одно единственное крепкое словцо из уст его жены могло заткнуть за пояс целый класс острых, молодых умов. Это напрягло бы Василину Васильевну, но не его. Если господь Бог, в которого он не больно-то верил, действительно придумал весь белый свет, то и ругаться он умел лучше всех на свете – что бы там не думали бабушки в платочках, продающие в храмах свечи.
По лицу Алёны было видно, что как ни желала она, чтобы слова мужа были правдой, она не могла отрицать того что видела. Эти двое и в самом деле запугивали мальчишку. Он говорил, что видел их впервые, но они явно знали что делали. Их фишкой было то, что у маркетологов ценится очень высоко и зовётся индивидуальным подходом.
– Знаешь, что я думаю? – спросила Алёна. – Если бы мы забыли карту в номере и заблудились, пойдя по другой дороге, нас бы всё равно выследили. Всё случилось будто бы случайно, да? Но мы должны были присутствовать в этом доме. Кто-то заранее всё спланировал. Может, за нами до сих пор наблюдают.
Было видно, что она, сидя спиной к дороге и тротуару, отчаянно борется с собой, чтобы не оглянуться. Юра никого не видел. В пыльных стёклах первого этажа зелёного дома через дорогу отражался светофор, который посылал свои сигналы в пустоту.
– Слушай, – мягко сказал Юра. Сохраняя внешнее спокойствие, он едва держал себя в руках. – Если тараканы в твоей голове почувствовали себя здесь как дома, я намереваюсь сейчас же завести нашу ласточку, погрузить тебя на заднее сиденье, пристегнуть двумя ремнями и отбыть отсюда восвояси. Если бы ты сейчас записала себя на диктофон и отправила на телеканал «ТНТ», то обязательно услышала бы потом эту реплику в одном из их тупых сериалов.
Алёна подняла глаза – в них читалось испуганное недоумение. Словно у затворника, которого разбудили, тряся за плечо. Хорь вовсе не хотел быть человеком, нарушившим душевный покой супруги. Он с недоумением разглядывал своё отражение в витрине, так же, как, наверное, грабитель разглядывает свои руки, не понимая, с чего вдруг полез будить хозяина дома.
Боже, как хочется приложиться к бутылке! Даже ссаное пиво подойдёт.
– Хорошо, прости, – она встала, оставив недопитый кофе. – Мы найдём дом Валентина. Потом решим что делать. Быть может, уедем прямо сегодня вечером.
«Но пожалуйста, не делай мои предчувствия напрасными», – звенело за ширмой её голоса.
Всё ещё потрясённый, Юрий пообещал себе что постарается.
Блог на livejournal.com. 18 апреля, 05:22. Почти не сплю, ем только сырую пищу. Возможно, скоро мой черёд.
…Не только тараканы. Растения тоже умирают. Все эти годы они как-то держались, несмотря на всю сомнительность моего за ними ухода. Когда зелёно-коричневые рты раскрывались и становились похожи на лица на средневековых гравюрах, я давал им воду. Когда тарелка под горшком переполнялась, выливал в раковину. Когда через щели в рамах совала свой любопытный нос зима и мои растения застывали в ужасе, я переставлял их на шкафы и свободные книжные полки, где наблюдался дефицит света, но хотя бы было тепло. Я никогда и ничего не подрезал, позволяя им расти как вздумается, рисовать стволами и орнаментом листьев витиеватые сообщения, которые я с переменным успехом расшифровывал.