Сердца. Сказ 3
Шрифт:
Дабы найти Бога Удовольствий, предававшегося удовольствиям, пришлось пошмыгать меж спален и наглядеться разных картин (и не самых приятных). Тогда и подтвердились мои догадки о том, что величайший человек, достигший высоты образования и полёта, нырнул в пучину безрассудного, обнажив животный инстинкт по глупости и от дозволенности: боги сношались с богами или слугами, боги уединялись парами или безумствовали компаниями. Они потыкали своим прихотям: приземистым, скотским; и позабыли о возлагаемых обязанностях – великих (возможных) целях, ведь люди смертные доверили им и
В спальню заходит Ян.
– Разрешите, богиня? – глумливо швыряет он и припадает к своему шкафу. Наблюдаю за одевающимся телом. – Ваш Бог – мудрец – либо глупец, либо обманщик.
– Думаю, у него были все причины направить нас в Монастырь.
И Ян, прокалывая меня увесистым, насмехающимся взглядом, поясняет, что Бог Смерти – единственный живущий на свете (его остаткам) правдолюб, отдающий должное лукавству и витиеватому достижению целей путём намёков и инсинуаций.
– И всё-таки причина была, – говорю я. – Должна быть непременно и вскоре нам обнажится.
Мужчина вздыхает и, бросив рубаху, проползает через кровать ко мне – сидящей на краю, ближе к окну.
– А теперь посмотри на ситуацию со стороны. Из-за «доброго» совета твоего нового друга ты увидела то, что видеть не должна (хотя об этом я неоднократно рассказывал) и услышала то, что слышать не должна (хотя догадки строить могла).
– Всё это произошло минутами ранее. Когда ты вновь решил продать меня очередному божку. Забыл?
– Позаимствовать, давай так?
– Пошёл ты.
Я ударяю его в мокрую грудь и спрыгиваю с кровати. Бреду до кабинета, а голос преследует:
– О! И не скажу, что ты застала меня врасплох с той блондиночкой, однако множеств удовольствий, определённо, лишила.
– Зачем ты всё это говоришь? – спрашиваю я у нисколько не раскаивающегося взгляда. – И зачем так поступил со мной?
– Так – это как? – скалится Ян.
– Так! Ты бросил меня средь падальщиков, а сам пригрел постель чужой жены. Назло.
– Нет же.
И мужчина говорит, что бросила себя падальщикам я сама – когда пустилась в гневные речи и восклицания (а осуждение толпа не приемлет).
И мужчина говорит, что пригреть постель чужой жены – нормально и приемлемо; плоды – сладки, вкусны: каким же эгоистом нужно быть, дабы не поделиться и не позволить приятелю отведать со своего цветущего дерева.
И мужчина говорит, что зла и намерений в том не было – я сама избрала подругу, да и обязательствами в виде отношений мы не обременены.
– Мы партнёры, – подытоживает Ян. – Ты тоже могла примерить чью-либо спальню: простыни там, говорят, свежее и теплее.
– Не обманывай себя, – говорю я. – А твоё согласие подсунуть меня тому мальцу – более чем рабочая хватка. Ты вновь узрел выгоду, а воздерживаться от лёгких денег так и не научился.
– Когда у тебя долгие годы этих денег нет вовсе, то…неудивительно, Луна.
– Кто мы друг другу?
Ответ на это – увы! – не находится. А резкий вопрос отпечатывается на лицах беседующих.
– Тогда скажи, кто я для тебя.
– О, Луна! – восторгается мужчина. – Если бы всё было так просто. Взять и сказать, надо же!
– Да, просто. Не знаю, для чего люди всё и всегда усложняют.
– Ты для меня, – бросает следом мужчина, – самая приятная из проблем.
Поражаюсь тому и прошу повторить, не унимаюсь и переспрашиваю (словно бы едино услышанное):
– Я – проблема?
– Женщина и должна быть таковой, – рассуждает Хозяин Монастыря. – А любимая женщина – проблемой, которую вовсе не хочется решать…Твоя очередь.
– Что?
– Назвалась – дерзай. Кто я для тебя?
Прикусываю язык и с ответом не тороплюсь. Угли ворошит следующее замечание:
– Не стоило выпытывать, если сама не можешь определиться.
– Самый близкий из врагов.
Удивлённый взгляд компенсирует молчание в пару секунд.
– Вот значит как.
И Ян пускается в причитания:
– Я дарую тебе кров, тепло и пищу, я дарую тебе работу и досуг, я дарую тебе добрую компанию и вечное покровительство, а ты зовёшь меня ближайшим из врагов?
– Их и следует держать как можно ближе к себе.
Следом в причитания пускаюсь я:
– Ты украл у меня всё тобой перечисленное: гневно и без дум о грядущем, и заместил своим. Я благодарна, но не счастлива.
Два холодных стакана пригревают стол – к ним перемещается с книжного стеллажа открытая бутыль. Мужчина, оскорблённо насупившись, разливает. И следом обдаёт откровениями вчерашней ночи. Красивыми словами он изображает уродливые деяния; устало отворачиваюсь и занимаю кресло Яна. Старое наречие оплетает новыми подробностями события после заката.
– Мне нравится, что присутствующие там девы – со скромными одеждами и покладистыми взглядами – показывает изнанку, стоит только закрыть за ними дверь на ключ. В тебе того нет, Луна, это видно: по хищному лицу и острым движениям; в постели же приятней наблюдать не готовую отсечь голову самку богомола, а послушную, плавкую, всё позволяющую.
– Ты так не думаешь, вижу по твоей хитрой роже. Если бы тебе в действительности нравились послушные, плавкие и всё позволяющие, ты бы не избрал своим мучителем меня.
– Истина. Но как отказаться от в рот заглядывающей нимфы?
Молчу.
– Знаешь, это забавно. Я даже не успел узнать её имени. Знаю, кому она принадлежит, в чьём доме живёт и от кого наследников вынашивает, но имя в памяти не всплывает. Всплывает исключительно силуэт прогнутой спины и запрокинутых рук.
Взрываюсь:
– Для чего ты всё это рассказываешь, может, ответишь мне?
– Будь я тебе другом, – припоминает он минутной давности укол, – или кем-то более близким, то, разумеется, воздержался бы не только от речей, но и от поступков. А так…думаю, ты спокойно выслушаешь пережитое и внемлешь испытанным эмоциям.