Сердце Бонивура
Шрифт:
— А как переносит Славка? — спросила Перовская.
— В том-то и дело, что худо! Галя боится всевозможных осложнений. А врачебная помощь в глухом селе какая?.. Один старик фельдшер. — Михайлов встал, прошёлся, глянул в окно. — Ох, Надежда, как я по ним стосковался! Веришь ли, во сне снятся… Бывает, задумаюсь — и вдруг: «Па-па!» — голос Славкин.
Михайлов улыбнулся, и глаза его засияли. Он тотчас же отвернулся, но Перовской было видно, что Михайлов продолжает улыбаться. Тётя Надя подошла к нему.
— Скоро увидишься с ними, Николай Петрович! — сказала она. — Помнишь,
Михайлов, помолчав, сказал:
— Я так и думал, что ты сейчас мне о Лазо напомнишь… Я и сам, Надежда, как только тяжело становится, о нем вспоминаю. Вот ты из-за Славки о нем напомнила, а он у меня всегда перед глазами, часто думаю: а как Сергей Лазо на моем месте поступил бы?.. Да, — он обернулся к Перовской, — я к тебе вот зачем: к моей квартире принюхались, надо переходить на запасную!
Глава седьмая
ПЕРЕД СХВАТКОЙ
Начальство, взбешённое затяжкой работ, грозило арестами, однако не решалось на крайние меры.
Несмотря на то, что японская охрана в бронецехе была снята, Суэцугу часто приходил в депо. Заложив руки за спину, он прохаживался вдоль составов, часто плевался по сторонам, вытирая после этого рот белоснежным платком с нарисованным изображением Фудзи-Ямы и каких-то красавиц. Один за другим брал в рот ароматические шарики дзин-тан. Обсасывал их, сопя от удовольствия. Тем временем присматривался к рабочим.
Он заводил разговоры по всякому поводу.
Присев однажды возле Алёши, Суэцугу сказал:
— Очень хорошая погода!
— Угу! — ответил Алёша.
— Очень хорошо в такую погоду гулять.
— Недурно.
— Вы хотите гулять?
Алёша посмотрел на японца.
— Не позывает! — сказал он.
Японец торопливо достал крошечный словарик.
Алёша посмотрел на Суэцугу.
— Все учите?
— Да, — ответил поручик. — Японский офицер должен знать росскэ язык! Как это говорят, при-го-дит-ца!
— Не пригодится! — угрюмо сказал Алёша. — Напрасно трудитесь.
Суэцугу пропустил мимо ушей замечание Алёши. Он аккуратно записал выражение «не позывает». Критически глядя на клёпку, заявил:
— Росскэ рабочие не умеют хорошо работать… Совсем не умеют… С хозяин всегда спорить, ругать. Плохо!
— А у вас не так, что ли? — буркнул Алёша.
— О! — Суэцугу изобразил восхищение на лице. — Японски рабочие послушни как сын, котору слушает отец. Очень хорошо работать! Ниппон [11] нет борсевико!
11
Японское название Японии.
— Ну, это ты врёшь! — выпалил Алёша. — Асадо Сато был коммунист. Сен-Катаяма коммунист… Будто не знаешь? А коли хорошо в Японии, катились бы туда.
— Мы скоро эваку-ировать! — любезно ответил Суэцугу.
— Слава богу, мы это который год слышим.
— Нет, правда… — Суэцугу опять вынул словарик. — Ещё немного учите меня, — сказал он, перелистывая записную книжечку. — Есть ли в цехе новые рабочие?
Алёша побагровел.
— Э-э, вон какой ты учёный, ваше благородие! Ни черта я тебе не скажу! Понял? Так и запиши. Ни черта!
Суэцугу поднялся:
— Очень благодарю. Аригото [12] . Можно мне приходить ваш дом заниматься росскэ язык?
— Нет…
— Может быть, ваша сестра может?
— Нет! — отрезал Алёша.
Суэцугу вежливо отошёл. И очутился лицом к лицу с Виталием.
Комсомолец оторопел. Как ни остерегался он попадаться на глаза кому бы то ни было из военных, все же он столкнулся с Суэцугу. Японец вежливо сказал:
— Здрастуйте!
— Здравствуйте! — ответил Бонивур, сделав движение, чтобы пропустить поручика. Но тот с выражением любопытства на лице рассматривал Виталия.
12
Благодарю (японск.).
— Нови-чок? — произнёс он.
— Нет, который год здесь работаю! — сказал Виталий.
— Я до сих пор не видал вас! — живо возразил японец.
— Ну, разве всех запомнишь! — ответил ему Виталий.
Когда Суэцугу ушёл, Алёша кивнул ему вслед:
— Принюхивается, Виталька!
— Кажется.
Таня зачастила к подругам. То вспоминала она о том, что на Кавказской улице живёт её однокашница, то нужно ей получить выкройку блузки, то следовало навестить какую-то родственницу. Но для этого она всегда направлялась в одно место: в депо. Там работали отцы, братья, мужья знакомых Тани. И она считала своим долгом предварительно справиться у них, когда может она зайти, чтобы застать девчат.
— Андрей Платоныч, — спрашивала она закопчённого усача в кожаной замасленной куртке, — Машенька дома сегодня?
— Машенька-то? А где ей быть? — отвечал Андрей Платоныч, утирая лицо ладонью. — Да ты сходи сама!
— И то схожу! — говорила Таня и, поспешно простившись, исчезала.
Полчаса спустя, взявшись за рабочий ящик и обнаружив в нем какую-то бумагу, Андрей Платоныч читал:
«Товарищи! Близится час победы! НРА — у Имана. Настают последние дни развязки. Белые чувствуют свою гибель, но они ещё сопротивляются. Они готовятся ещё к кровавым схваткам, формируют войска, готовят броневики.
Эти войска белых по железной дороге будут перебрасываться на фронт! Эти бронированные поезда ремонтируются в нашем депо!
— Не бывать тому, чтобы мы своими руками помогали врагам!
Бастуйте! Срывайте воинские перевозки белых!
Комитет».
Андрей Платоныч посмотрел поверх очков, не заметил ли кто листовку, и сунул её в карман. «Откуда бы это? — соображал он. — Никто будто не заходил… Только Пужнякова девчонка…»