Сердце Бонивура
Шрифт:
Первым государственным актом Дитерихса было запрещение «Блохи». Правда, через неделю в продаже появилась новая газетка — «Клоп» — с эпиграфом: «Выползает в тихую погоду». Но это насекомое отличалось большой умеренностью политических взглядов и не проявляло резвости, свойственной характеру его предшественницы.
Дитерихс оказался окружённым бесчисленными военными — инструкторами, консультантами, поставщиками, офицерами генерального штаба царской армии, кадровыми и новоиспечёнными генералами, жаждавшими от него политических откровений и благ земных.
Однако
Генерал ежедневно устраивал смотры войск.
Семенящей походкой он обходил шеренги солдат.
— Здорово, орлы! — кричал он фальцетом, вытягивая морщинистую шею и заложив руки за спину…
Однажды порученец доложил генералу о прибытии японского офицера.
— Просите! — сказал Дитерихс и нервно кашлянул.
Японец вошёл, козырнул.
— Чем могу? — склонился к нему диктатор.
— Я имею честь прибыть от командующего императорским экспедиционным корпусом генерала Тачибана.
Дитерихс привстал.
— По этикету главу нового правительства надлежит приветствовать генералу! — продолжал японец. — Но генерал по состоянию здоровья лишён возможности сделать это. Он просит вас, господин президент, посетить его в ближайшее время.
— Я готов! — ответил генерал и оживлённо потёр руки. — Как чувствует себя его превосходительство?
— Очень, очень плохо! — с сокрушённым видом сказал офицер, вытянув трубочкой губы, закрыв глаза и подняв брови. — Совсем не ходит.
— Прошу передать его превосходительству мои глубочайшие соболезнования! — поклонился Дитерихс.
Генерал Тачибана принял Дитерихса в своём огромном кабинете в доме на Пушкинской улице. Когда вошёл Дитерихс, он стоял спиной к дверям и глядел в угловое окно, из которого открывался великолепный вид на порт и залив.
Дитерихс, помня о болезни командующего, решил, что стоящий у окна офицер дожидается, чтобы отвести его в покои больного генерала. Он нервно кашлянул и с неожиданной солидностью проговорил:
— Э-э! Послушайте…
Тачибана обернулся. Несмотря на то, что он стоял против света, Дитерихс вмиг узнал его. Он смущённо посмотрел на японца, не понимая, отчего тот на ногах, если он не может ходить, как говорил посланец.
Командующий экспедиционным корпусом лёгкими шагами приблизился к генералу.
— Очень, очень рад видеть вас, генерал!
— И я тоже, господин генерал!
Оба щуплые, сухощавые, генералы походили друг на друга и в этом огромном кабинете, уставленном тяжёлой, массивной резной мебелью, странно напоминали ребят, играющих во взрослых.
Генералы сели. Тачибана неприкрыто рассматривал Дитерихса. Тот сказал, пытаясь не выказать смущения от этого разглядывания:
— Мне передали, что вы больны, ваше превосходительство.
— Да, да, — сказал Тачибана. — Очень, очень болен.
Он распорядился принести кофе, давая понять генералу Дитерихсу, что встреча носит совершенно неофициальный характер и будет, очевидно, достаточно откровенной. Именно поэтому Тачибана сказался больным.
Дитерихс не ошибся.
Вначале Тачибана вёл светский разговор, не обязывающий ни к чему, — о климате Приморья, о том, как хорош Владивосток в августе. Замечания его о климате были не лишены приятности и известной тонкости вкуса. Он говорил о морских купаниях, напоминающих ему родину. Сообщив, что осенний багрянец винограда напоминает ему в соединении с желтизной листвы клёна цветы Японии, он что-то проскандировал по-японски. Дитерихс насторожился. Тачибана вежливо перевёл:
Красой цветов я любоваться не устал,И так печально потерять их сразу.Всегда жалею их,Но так, как нынче жаль,Как этой ночью, — не было ни разу!— Ваше превосходительство занимается поэзией? — спросил Дитерихс, которого уже стала утомлять бессодержательность беседы. Ведь не для разговора о стихах пригласил его к себе командующий оккупационной армией.
Тачибана вежливо сказал:
— Нет, разве немного в молодости… Это великолепные стихи поэта Наривари. Он жил в тринадцатом веке… Приморский август напомнил мне эти стихи.
— Да, сейчас Приморье красиво.
— У нас есть поговорка: кто родится в августе — долго живёт.
— Да? — сказал Дитерихс.
— Ваше правительство рождается в августе! — любезно сказал Тачибана.
— Благодарю вас, генерал!
— Конечно, долговечность любого правительства зависит от его платформы и государственной твёрдости в её проведении. Опытность вашего превосходительства, военный талант — это порука!
— Благодарю вас, генерал! — порозовел Дитерихс. — Насколько хватит сил моих, я буду работать в соответствии с принципами справедливости.
— О! Я уважаю ваши чувства, господин генерал.
Дитерихс замялся. Японец выручил его:
— Вы можете поделиться со мной вашими планами, генерал! Это не составляет военной тайны правительства вашего превосходительства?
— Нет, конечно… для вашего превосходительства.
Тачибана устроился удобнее в кресле, отставив в сторону кофе.
Дитерихс осторожно начал, следя за выражением лица собеседника:
— Я, видите ли, взял бразды правления в очень трудный для моей родины момент…
— Да.
— То обстоятельство, что большевики контролируют большую часть территории России, меня не смущает…
— Очень хорошо.
— Я не ставлю перед собой узкие задачи сохранения нашего оплота в Приморье. Мои планы шире. Значительно шире!
Японец прикрыл глаза, кивнув головой с видом, обозначающим, что мысли, высказанные генералом, надо обдумать. Дитерихс набрал воздуху. Привычные видения овладели им. Огонёк зажёгся в его глазах.
— Ещё не поздно уничтожить большевизм! — со сдержанной силой сказал Дитерихс.