Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Были общники Всещедрой Силы,
Громогласны, световидны, шестикрылы...
Серафимами тогда мы прозывались,
Молоньею твари трепетной казались...
Откликались бурей-молвью громной,
Опоясаны броней нерукотворной.
Да еще мы, братики, воспомним,
Дух утробу брашном сладостным накормим,
Как мы, духи, человечью плоть прияли,
Сетовязами, ловцами в мире стали,
Как
Где Ты, — Альфа и Омега, Отче Света?..
Свет явился, рек нам: «Мир вам, други!»
Мы оставили мережи и лачуги
И пошли вослед Любови-Света,
Воссиявшего земле от Назарета.
Рек нам Свете: «С вами Я вовеки!
Обагрятся кровью вашей реки,
Плотью вашей будут звери сыты,
Но в уме вы Отчем не забыты».
Мы восплещем, други, возликуем,
Заодно с соловкой пожалкуем.
С вешней ивой росно прослезимся,
В серафимский зрак преобразимся:
Наши лица заряницы краше,
Молоньи лучистей ризы наши,
За спиной шесть крылий легковейных,
На кудрях венец из звезд вечерних!
Мы восплещем зарными крылами
Над кручинными всерусскими полями,
Вдунем в борозды заплаканные нови
Дух живой всепобеждающей любови, —
И в награду, друженьки, за это
Вознесут нас крылья в лоно Света.
<1912>
100
Он придет! Он придет! И содрбгнутся горы
Звездоперстой стопы огневого царя,
Как под ветром осока, преклбнятся боры,
Степь расстелет ковры, ароматы куря.
Он воссядет под елью, как море, гремучей,
На слепящий престол, в нестерпимых лучах,
Притекут к нему звери пучиной рыкучей,
И сойдутся народы с тоскою в очах.
Он затопчет, как сор, вероломства законы,
Духом уст поразит исполинов-бойцов,
Даст державу простым и презренным короны,
Чтобы царством владели во веки веков.
Мы с тобою, сестра, боязливы и нищи,
Будем в море людском сиротами стоять:
Ты печальна, как ивы родного кладбища,
И на мне не изглажена смерти печать.
Содрогаясь, мы внемлем Судьи приговору:
«Истребися, воскресни, восстань и живи!»
Кто-то шепчет тебе: «К бурь и молний собору
Вы причислены оба — за подвиг любви».
И пойму я, что минуло царство могилы,
Что за гробом припал я к живому ключу...
Воспаришь ты к созвездьям орлом буйнокрылым,
Молоньей просияв, я вослед полечу.
<1912>
101
Я пришел к тебе, сыр-дремучий бор,
Из-за быстрых рек, из-за дальних гор,
Чтоб у ног твоих, витязь-схимнище,
Подышать лесной древней силищей.
Ты прости, отец, сына нищего,
Песню-золото расточившего,
Не кудрявичем под гуслярный звон
В зелен терем твой постучался он.
Богатырь душой, певник розмыслом,
Подружился я с древним обликом,
Променял парчу на сермяжину,
Кудри-вихори на плешь-лысину.
Поклонюсь тебе, государь, душой —
Укажи тропу в зелен терем свой!
Там, двенадцать в ряд, братовья сидят —
Самоцветней зорь боевой наряд...
Расскажу я им, баснослов-баян,
Что в родных степях поредел туман,
Что сокрылися гады, филины,
Супротивники пересилены,
Что крещеный люд на завалинах,
Словно вешний цвет на прогалинах...
Ах, не в руку сон! Седовласый бор
Чуда-терема сторожит затвор:
На седых щеках слезовая смоль,
Меж бровей-трущоб вещей думы боль.
<1912>
102
О, поспешите, братья, к нам,
В наш чудный храм, где зори — свечи,
Где предалтарный фимиам —
Туманы дремлющих поречий!
Спешите к нам, пока роса
Поит возжаждавшие травы
И в заревые пояса
Одеты дымные дубравы,
Служить Заутреню любви,
Вкусить кровей, живого хлеба...
Кто жив, души не очерстви
Для горних труб и зова неба!
В передрассветный тайный час,