Сердце Феникса
Шрифт:
Не в силах терпеть страшный гул в ушах, император, пошатываясь, поднялся и бросил взгляд на мэтра Фареля. Застывшее в оцепенении лицо старца яснее слов сказало ему о неожиданном и вместе с тем неотвратимом поражении. И тогда повелитель империи Грифонов одним-единственным движением отдал приказ стоявшему перед ним рыцарю. Воспитанник фениксийцев был приговорен.
Выпустив поводок своего льва, рыцарь обнажил меч. Скорчившийся у его ног Януэль не реагировал. Все препятствия, возведенные в его душе с помощью упражнений Завета, были сметены. Дух Феникса восторжествовал над его мозгом, не встретив ни малейшего сопротивления. Прилив Желчи, заливавшей сознание Януэля, принес странные видения – это были полыхающие зарницы Истоков Времен,
Когда рыцарь занес над ним меч для удара, юноша даже не пошевелился. Он и представить не мог, что в тот самый миг, когда карающий меч должен был обрушиться на него, Феникс легким движением крыла смел рыцаря. Тот издал какой-то звук и, охваченный пламенем, рухнул на кого-то из гостей.
Давка сменилась паническим бегством. Грифийские придворные рванулись к башне, вход в которую преграждали трое вооруженных химерийцев, пропускавшие лишь своих собратьев. Охрана императора плотно сомкнулась вокруг него. Рыцари, вплотную окружившие трон, обнажили мечи. Двое из них были вооружены Огненными Клинками.
Фарель совершенно остолбенел. Всплеск Желчи, обрушенный Фениксом, был абсолютно непредсказуем. Легенды о чем-то подобном давно затерялись в лабиринтах прошлого. Он был не в силах поверить в то, что это происходит в реальности, что Януэль, к которому он относился как к собственному сыну, вот-вот испустит дух. Старый фениксиец, бледный, с сумасшедшим выражением глаз, понимал, что смерть неизбежна.
– Простите меня, мэтр Игнанс, – прошептал он в тот момент, когда рослый химериец с искаженным лицом сшиб его с ног.
За исключением двоих фениксийцев, Сен-Ден был, несомненно, единственным, кто понимал, что самое худшее еще впереди. Он вдохнул поглубже, перед тем как бросить клич, сзывающий Грифонов. Перед началом пира император повелел удалить их, чтобы не пугать приглашенных, а также не желая мешать ритуалу Возрождения.
Клич «Аскельон» с его заостренными переливами тона, легко воспринимаемыми человеческим ухом, эхом отдавался в окрестных горах, призывая Грифонов слететься к цитадели на защиту императора.
В этот миг Януэль со стоном выпрямился. Непонятно каким образом, дух Феникса там, внутри, внезапно затих, как если бы огненная птица вдруг решила пощадить его. Это позволило Януэлю несколько прийти в себя и оглядеться. По ноздрям хлестнул невыносимый запах сгоревшей плоти. Глаза, обожженные неистовым жаром, исходившим от Феникса, смогли сквозь дым разглядеть картину опустошения. Толпа приглашенных, отхлынув от громадного императорского стола, пыталась протиснуться в двери башни, где завязалась настоящая баталия. Лев, рухнувший возле обугленного тела рыцаря, жалобно стонал, а Сен-Ден парил между грозным, невероятных размеров Фениксом и императором с его охраной. Мэтр Фарель, морщась от боли, корчился на полу.
Внезапно сложив свои гигантские крылья, Феникс вдруг вытянул шею и дохнул огнем на Сен-Дена. Тело жреца вспыхнуло, как факел. Пламя задело его крылья, и он рухнул к подножию трона.
Лицо Януэля представляло собой сплошной ожог, будто он побывал в самом пекле. Дрожа всем телом, он пытался сообразить, что же делать. Ему казалось, что в груди его, под одеждой, пылают раскаленные угли.
Януэль понял, что Феникс вот-вот примется за императора с его рыцарями. Сделает ли он это намеренно или же, движимый внезапным импульсом, бросится в атаку на того, кто представлял для него наибольшую опасность? Этого юноша не знал. Он лишь почувствовал, что остается один-единственный шанс разом спасти и Феникса-Хранителя, и монарха. Правда, для него, Януэля, это было смертным приговором, но в этой ситуации его жизнь больше ничего не значила. Ему уже никогда не исправить того, что случилось, но он использует малейшую отсрочку, чтобы совершить эту последнюю попытку, проверить пришедшую на ум догадку. Одна мысль о предстоящем уже была мукой, и все же то, что он намеревался предпринять, могло получиться. Если удастся освободить Феникса от воздействия Желчи, его жертва будет не бессмысленной. Тогда как смерть императора вновь ввергнет империю в хаос, и она сделается легкой добычей для Харонии. Поэтому Януэль должен отдать свое тело во власть Феникса, сделаться футляром для него.
Единственным решением было Великое Объятие.
Мэтр Фарель уверял, что никто из фениксийцев не в состоянии выжить после Великого Объятия с Фениксом, существующим от Истока Времен. И все же смерть в этом случае не означала поражения. Хранитель будет скован, сам Януэль исчезнет, но его сердце, питаемое Фениксом изнутри, останется жить и будет сохранено лигой как реликвия.
Следовало действовать как можно скорее. Огненная птица уже медленно нависала над троном, взмахивая крыльями, глаза ее впились в императора и его охрану. Десять рыцарей ордена Льва готовились бросить вызов Хранителю, спустив на него хищников. Движимые древним страхом, львы издавали жуткое рычание.
Януэлем овладело странное спокойствие. Тяжкая завеса, за которой покоились его воспоминания о прошлом, о пережитом некогда ужасе, вдруг исчезла. Он всегда чувствовал себя виновным в том, что ему удалось остаться в живых, в то время как его мать погибла под клинками коварных убийц. И вот теперь ему представился случай оправдать случившееся своей смертью, достойно воссоединиться где-то там, далеко, со своей матерью. Учение Завета утверждало, что душа праведников сливается с ветром, становится дыханием, волной, что вольно перемещается в Миропотоке. Януэлю раньше часто казалось, что мать превратилась в едва слышный шелест, который порой слышался в его снах и вел его по жизни. Мысль об этом стала для него светлым источником, к которому он приникал всякий раз, когда его одолевали сомнения в будущем. И вот в тот момент, когда Феникс Истоков в сиянии, подобном солнечному, взвился над императором, Януэль безраздельно принял мысль о смерти.
Он помнил ту смешанную со страданием радость, что овладевала им во время Великого Объятия в Алой Башне. Миг, когда Феникс проникал в тело, чтобы слиться с ним, был чрезвычайно болезненным. Кровь буквально превращалась в кипящее масло, так что хотелось просто вырвать из груди сердце, ставшее пылающим углем, и этому желанию было трудно противостоять. Януэль живо помнил обо всем этом, но в сей роковой час он почерпнул новые силы в воспоминании о неповторимой близости, возникавшей между учеником и Фениксом…
Теперь или никогда.
В страстном порыве он погрузил руки в Священный Пепел, зачерпнул пригоршню и поднес ее к лицу. Этот открытый и искренний контакт являлся необходимой прелюдией к Великому Объятию. Это был знак Фениксу, что юноша готов самоотверженно служить ему, не питая никаких надежд.
Януэль тотчас почувствовал, как душа Феникса встрепенулась и вновь стихла, стремясь завладеть сознанием своего восприемника. Он опустился на мраморный пол, прижав ладони к вискам. Никакие метаморфозы не могли сравниться с этим древним жертвенным посланием фениксийцев их Фениксу. Два духа плавились в едином горниле.