Сердце Хаоса
Шрифт:
– Вот наконец и сбылись твои предсказания, Тамур, – сказал Конан. – Полагаю, нам пора входить в роль.
– Подожди. Все не так просто, – сказал кочевник, – тут стоят лагерем не меньше четырех племен. Среди такого количества людей могут найтись те, кто помнит, как я и мои друзья поклялись отомстить Баальшаму, несмотря на запрет наших шаманов и старейшин. Если они сообразят, что мы привезли тебя, чтобы нарушить табу Проклятой Земли… – От группы гирканийцев донесся ропот.
С полсотни всадников галопом помчались в их сторону от юрт. Наконечники копий засверкали на солнце.
– Слишком поздно поворачивать обратно. – Конан пришпорил свою лошадь. – Поезжайте за мной и не забывайте, что мы – купцы,
– За нарушение табу, – сказал Тамур, бросаясь вслед за Конаном, – с человека сдирают кожу. С живого. А потом еще несколько дней вырезают другие части тела. Тычут в него горящими головнями.
– Сдирают кожу? – ужаснулся Шарак. – Горящие головни? Части тела? Может, стоит все-таки повернуть назад?
Продолжая причитать, он все же последовал за киммерийцем, как и остальные: Ясбет скакала откинувшись назад, небрежно положив руку на рукоятку кинжала; Акеба словно случайно придерживал руками свой лук, лежащий поперек седла перед ним. Остальные гирканийцы, немного повременив и невнятно побурчав что-то, тоже бросились вдогонку.
Тамур поднял правую руку в знак приветствия, показывая, что в ней нет оружия.
– Я вас вижу. Мое имя – Тамур. Я возвращаюсь к своему народу после путешествия через море. Со мной торговец. Его имя Конан.
– Я вас вижу, – главный среди вооруженных кочевников тоже поднял руку в приветствии. Смуглый и темноволосый, он подозрительно поглядывал на Конана из-под войлочной шапки, натянутой на самые брови. – Меня зовут Зутан. Вообще-то, сейчас не сезон для купцов.
Конан приветливо улыбнулся:
– Значит, у меня не будет конкурентов.
Зутан долго, не мигая, смотрел на него. Затем, повернув своего коня, он кивком головы предложил всем следовать за ним.
Его люди выстроились в две колонны по обе стороны от Конана и его спутников, сопровождая (или, быть может, карауля) их. Вскоре все остановились в самом центре временного города. Вокруг чужаков собралась толпа. Мужчины, в войлочных шапках и кожаных накидках, женщины – в длинных шерстяных платьях, крашенных в самые разные цвета. Многие надвинули капюшоны плащей на самые глаза. От каждого взрослого мужчины разило потом и бараньим жиром за много шагов. Чем старше был человек, тем больше от него воняло. Солнце и степные ветры так выдубили кожу на их лицах; что порой только так и можно было примерно определить их возраст. Другое дело женщины. Среди них были беззубые старухи и совсем юные девушки, почти дети. Но все до единой выглядели чистыми. Многие из них, те, что помоложе, были очень симпатичными и сделали бы честь женской половине любого богатого дома. Не одна из них проводила восхищенным взглядом, облизывая губы, юного киммерийца.
Конан усилием воли заставил себя не обращать внимания на женщин. Он приехал сюда, чтобы разделаться с Джандаром, а не для развлечений с местными девушками. И вряд ли его делу поможет ссора с чьим-нибудь мужем, братом, отцом или любовником. Тут и с Ясбет хватит проблем.
Слезая с лошади, Конан негромко спросил Тамура:
– А почему и женщины не мажут жиром волосы?
Тамур был потрясен таким невежеством:
– Это же позволяется только мужчинам! – Он покачал головой: – Слушай, киммериец. Я же тебе столько раз говорил, что многие купцы перенимают этот обычай, живя среди нас. Это поможет местным принять тебя за своего. Может, ты еще и усы отрастишь? Совсем хорошо будет. А ты со своими умываниями напоминаешь женщину. Вода смывает силу.
– Хорошо, я подумаю, – сказал Конан.
Его взгляд уткнулся в улыбающегося Акебу, внимательно разглядывающего его.
– Ну да, усы, – сказал туранец, – и еще бороду, как у Муктара.
Конан начал соображать, что ответить на шутку приятеля, но в этот момент Ясбет издала резкий крик. Обернувшись,
– Что у тебя болит, девочка?
– Ноги, Конан, – простонала она. – Они меня не держат. И еще… моя… мои… на некоторых мышцах – мозоли.
– Мазь, – сказал он, и она снова застонала. Толпа вокруг них зашевелилась. Конан торопливо поднял девушку, поставил на ноги и положил ее руки на седло.
– Держись. Да, вот так. Постарайся простоять так хотя бы недолго.
Постанывая и всхлипывая, она вцепилась руками в седло. Не мешкая ни секунды, Конан повернулся в сторону нараставшего шума.
Его причиной оказался Зутан, шедший во главе процессии воинов. Вдруг все гирканийцы притихли. За Зутаном и его воинами на площадь вышли четыре маленьких, кривоногих старичка. Зутан поклонился почтительно сказал:
– Я представляю вам купца по имени Конан. Знай же, Конан, что тебя представили вождям четырех племен, в чьем стойбище ты сейчас находишься. Имена наших вождей – Олотан, Арензар, Зоан и Сибуйан. Знай, что тебя представили тем, кто отвечает лишь перед Великим Царем. Знай и трепещи.
Чужеземцу было невозможно определить возраст гирканийца, которому перевалило за двадцать пять лет. Но каждому из этих стариков явно было трижды по двадцать пять, если не больше. Их лица были иссушены и изрезаны морщинами, а кожа на вид, да, наверное, и на ощупь, мало чем отличалась от подошвы старого сапога, пролежавшего лет десять на солнце в пустыне. Волосы на их головах и длинные усы были цвета выбеленного пергамента. У одного совсем не было зубов. Остальные же, открывая рты, выставляли на обозрение гнилые обломки. Но восемь глаз, впившихся в Конана, не были глазами безобидных, ничего не соображающих стариков. Не было видно и дрожи в руках, лежавших на рукоятках их ятаганов.
Конан поднял правую руку, вспомнив, как это делал Тамур. Кто его знает, что говорят купцы в таких случаях? Но, похоже, пора было сказать хоть что-нибудь. Зутан уже начал нетерпеливо покручивать усы.
– Я приветствую вас, – начал Конан, – такая честь быть представленным… Я собираюсь честно торговать с вашим народом.
Четверо стариков не мигая смотрели на него. Зутан стал пощипывать усы еще оживленнее.
Что же еще можно сказать, думал Конан. Или сделать? Вдруг он повернулся спиной к вождям и бросился к навьюченным на спины лошадей тюкам. Быстро развязав веревки на одном из них, он вытащил четыре великолепные сабли. Их рукояти были сделаны из черного дерева, инкрустированного слоновой костью. На клинках кислотой были вытравлены сцены верховой охоты. Гравировку покрывал тонкий слой серебра, заставлявший контуры фигур сверкать на солнце. Когда Конан обнаружил эти сабли в одном из тюков еще перед отплытием, он устроил настоящий скандал. Наверное, Тамур хотел под шумок определить себя и своих товарищей в хозяева этим клинкам. Но делать нечего, деньги за товар уже были отданы, и Конан повез с собой эти дорогущие клинки. Сейчас же он благодарил богов за то, что сабли оказались в его багаже.
Когда киммериец пробежал мимо Тамура, сжимая по две сабли в каждом кулаке, тот закатил глаза и жалобно простонал:
– Нет, северянин, только не это. Любой другой меч, но не эти.
Конан подбежал к вождям и, на мгновение задумавшись, неумело поклонился:
– Примите эти скромные подарки… Э-э… в знак… этого… ну, как его, глубокого восхищения… вот.
В черных глазах вспыхнули огоньки жадности, а высохшие руки впились в сабли так, словно боялись, что их вот-вот отберут! Пальцы гладили гравированную сталь. Про Конана, казалось, забыли. Наконец ближайший к киммерийцу вождь (кажется, Сибуйан, подумал Конан) поднял глаза.