Сердце на Брайле
Шрифт:
В прошлом году учитель математики написал на доске мудреный пример с кучей корней и всякими формулами, ну прямо как в научной фантастике. Пока он туда-сюда расхаживал от одного конца доски к другому, мой уважаемый египтянин мирно сидел вот так по-своему и, казалось бы, лениво дремал, ничего не записывая и свесив на грудь голову. Вдруг он приоткрыл одно веко и, почтительно приподняв руку, произнес:
– При всём моем уважении, месье, я думаю, мы можем сделать гораздо проще.
Хайсам медленно подошел к доске, взял мел – и тут все поняли, что происходит чудо. Где-то в уголке доски он поставил всего одну-единственную маленькую черточку, а у учителя глаза на лоб полезли, будто перед ним распахнули дверь в бесконечность.
– Вы совершенно правы, – произнес он унылым и одновременно восхищенным голосом.
А затем взял отпуск по болезни: наверняка ему было о чём поразмыслить.
Заполняя анкету, я слегка застопорился на графе «профессия отца». В итоге написал «покупатель», решив, что лучше и не скажешь. Он, заметьте, и продажами тоже занимается, но я подумал: «покупатель» звучит гораздо загадочнее и даже как-то благородно. Вдруг я забеспокоился: поставил ли папа тепловой зазор клапанов на 0,15 в топливной и выхлопной системе «панара»? Иначе коромысло клапана долго не протянет. Задумавшись об этом, я прослушал то, что говорил учитель.
К полудню мы с Хайсамом снова встретились во дворе. Из-за своих очков с толстыми стеклами он был похож на огромную сову. Медленным шагом мы направились в каморку его отца, консьержа коллежа. Хайсам – уважаемый Хайсам, как я к нему иногда обращаюсь, – ходил всегда очень неспешно. А зову я его так, потому что при знакомстве он всегда выдавал одну и ту же фразу, словно проигрывая заезженную пластинку: «Хайсам – это египетское имя, которое заслуживает уважения».
Его отец ожидал нас перед шахматной доской. Рядом возвышалась пирамида из прозрачного лукума. Мой друг – философ. Однажды Хайсам сказал, что египетские пирамиды – это вроде как доказательство того, что люди безнадежны и по самой природе своей склонны разочаровываться и прикладывать всё меньше и меньше усилий. В тот раз я вообще ничего не понял, поэтому вечером спросил папу, однако он чуть не задохнулся от смеха и посоветовал быть осторожнее с Хайсамом, поскольку мой приятель смахивает на пессимиста. Я заглянул в словарь, который папа подарил мне в надежде пробудить интерес к учебе, и выяснил, что пессимизм – это «убежденность, что всё плохо».
Короче, сегодня я, как обычно, наблюдал за их игрой в шахматы, пока школа пустела, а мой желудок набивался лукумом. Хайсам переставлял фигуры медленно и церемонно, словно какой-нибудь важный маг. На тонких губах его отца играла вечная легкая улыбка. Они почти не разговаривали друг с другом. После каждого хода мой дорогой египтянин брал кусочек лукума и медленно пережевывал, ожидая реакции отца. Сахарная пудра парила какое-то время над шахматной доской и падала на клетчатую рубашку уважаемого Хайсама. Казалось, под защитой маленького сахарного облачка существует особый мирок – тихий и спокойный.
Мне нравилось уходить из коллежа последним. Да и приходить последним, если честно, тоже. Только вот Счастливчик Люк [3] в этом ничего не смыслил. Кстати, именно Хайсам первым заметил, что наш завуч похож на Счастливчика Люка. Этакий бретонский Счастливчик Люк. Иногда кто-нибудь заглядывал в комнату отца Хайсама с вопросом, и тот отвечал широким взмахом руки. Множество тайн окружало моего дорогого друга. Почему Хайсам такой толстый, а его отец худой? Почему ему дали египетское имя, если его отец – турок? А еще почему уважаемый египтянин соблюдал шаббат, хотя это совсем не египетский и даже не турецкий обычай? Мой приятель Хайсам был очень загадочной натурой. Иногда я искал ответы в словаре, который подарил отец, но и это не всегда помогало. Тогда я просто смотрел, как они играют в шахматы, и объедался лукумом.
3
Счастливчик Люк (англ. Lucky Luke) – персонаж комиксов, мультфильмов, художественных фильмов и сериалов. Впервые этот герой появляется в серии комиксов, опубликованных в 1947 году. Он бесстрашный ковбой на Диком Западе, который «стреляет быстрее своей тени».
Лукум: «удовольствие для горла». Восточная сладость, изготовленная из ароматной пасты и покрытая сахарной пудрой.
– Ну, как всё прошло? – спросил отец, высунув перепачканную в машинном масле голову из мотора «панара». – Еще не успел отличиться?
Я вздохнул.
– Пока нет…
Он недоверчиво нахмурил брови. В конце прошлого года папа пообещал администрации коллежа, Счастливчику Люку в особенности, что будет за мной следить. Чтобы подбодрить меня, он купил «Трех мушкетеров» Александра Дюма и словарь, о котором я уже говорил. Я спросил:
– Ты поставил тепловой зазор клапанов на 0,15 в топливной и выхлопной системе? Иначе коромысло клапана сдохнет.
Отец пожал плечами, вытирая инструменты.
– А как думаешь, пап, сколько времени Дюма писал «Трех мушкетеров»?
– Не знаю…
– Может, целый год?
– Может… но мне кажется, дольше.
– Думаешь, целых три? По году на мушкетера.
– Возможно.
– Пап, еще кое-что…
Он опустился на переднее сиденье «панара».
– Погоди, я сяду, мало ли какая новость…
– Я хотел спросить… Ты сам хорошо учился в коллеже?
Отец выглядел уверенно и страшно важно. Он улыбался и смотрел в пустоту. Казалось, папа копается в воспоминаниях, задумчиво почесывая правой рукой подбородок, будто пытаясь выбить из него искры прошлого.
– Да, просто блестяще.
– По каким предметам?
– По всем.
На его лице, которое расплывалось в мутноватом ветровом стекле, застыла забавная улыбка, гордая и в то же время грустная.
У меня всё-таки остались сомнения. Ведь есть такая ерунда, как отцовский долг, обязанность служить мне примером… Я вошел в дом, решив, что о «Трех мушкетерах» и Александре Дюма лучше расспрошу уважаемого Хайсама. Я выпил стакан воды и поднялся к себе в комнату под самой крышей. Потом вытряхнул рюкзак и расставил новые учебники на специально привинченной для них полочке. На стену я прикрепил расписание уроков, потому что в пятом классе [4] у меня в голове начали путаться предметы, часы, дни, и я постоянно всё забывал. Наконец я подписал тетради, указав на первой странице предмет и имя преподавателя, и обернул их в обложки. Потратил уйму времени, но вышло вполне прилично, и я даже подумал, что начинаю делать успехи. Успехи в подходе к учебе. Это суперважно. Ведь с правильным подходом и за всем остальным дело не станет.
4
То есть в прошлом учебном году. Пятый класс французского коллежа соответствует седьмому классу российской средней школы.
Я спустился в гостиную и спросил папу, может ли он приготовить рис по-египетски по рецепту, который дал Хайсам. За ужином отец обратился ко мне так серьезно, что я даже испугался:
– Ну, мой мальчик, в этом году тебе нравятся преподаватели?
Ему явно очень хотелось сдержать обещание, данное Счастливчику Люку. Папа жаждал лично проконтролировать, что в этом году я буду вести себя как следует. Я кивнул для пущей убедительности.
– Видишь ли, мой мальчик, учебный год только начинается. И главное – начать его хорошо. Не слишком быстро, но всё равно живенько. Конечно, надо действовать осторожно… чтобы не выдохнуться на старте.
Он положил руку мне на плечо.
– Жизнь, старик, – это горный этап «Тур де Франс», а не спринт на велотреке. Запомни.
Где отец нахватался этих истин? Вот и он туда же – заговорил загадками.
– Знаешь, пап, я не люблю горы, они скользкие, а от велосипеда болит задница. Так что не обижайся, но, если хочешь меня подбодрить и научить жизни, придумай что-нибудь другое.
Мы убрали со стола и уселись друг напротив друга в старые глубокие кресла. Я начал первый, потому что вчера проиграл: