Сердце подскажет
Шрифт:
— Вы обе очень хорошенькие, — заметила леди Синклер. — Мы с папой часто жалели, что вынуждены жить в Бедфордшире, потому что это, без сомненья, очень скучное графство.
Благодаря доброте герцога они поселились в красивом доме на Руссель-сквер, который он держал для своих родственников во время их визитов в Лондон.
«У меня ровно два месяца», — подумала Араминта, когда они восьмого апреля прибыли в столицу.
Два месяца не только на удовольствия,
Но на второй же день все планы и мечты растаяли как дым.
Как только она взглянула на Гарри, спустившегося к завтраку, ей немедленно стало ясно: что-то не так.
Он выглядел не лучшим образом, но это можно было отнести за счет поздних развлечений и обильных возлияний — его обычного лондонского времяпрепровождения.
Тут не было ничего удивительного — он хотел вести ту же жизнь, что и другие молодые люди его круга.
Но когда Гарри отказался от чашки кофе и, пройдя к буфету, налил себе коньяку, Араминта присмотрелась к нему внимательнее.
Она, разумеется, ничего не сказала, так как Гарри, являясь главой семьи, отчитывался в своем поведении только перед самим собой, и если он хотел пить коньяк с утра, ей не следовало порицать его за это.
В то же время подсознательно Араминта почувствовала неприятности и с волнением пыталась угадать, что же случилось.
Гарри переехал на некоторое время на Руссель-сквер, чтобы помочь матери и сестрам устроиться в городе. Впрочем, главной причиной было желание доставить радость леди Синклер.
Сегодня Гарри собирался вернуться на свою квартиру, где, как хорошо знала Араминта, он наслаждался своей независимостью и пользовался услугами отличного камердинера, которого нанял в Лондоне.
Как только леди Синклер покинула столовую, Гарри сообщил сестре, в какое положение он попал.
— Шестьсот фунтов! — повторила она почти беззвучно.
— Я подумал, что, если откажусь от квартиры и уволю камердинера, это даст небольшую сумму.
— Я тебя спросила, сколько у тебя осталось от полученного на этот квартал содержания.
Последовала небольшая пауза, затем Гарри заявил с вызовом:
— У меня уже ничего не осталось.
— О, Гарри!
Араминта проглотила остальные слова, просившиеся на язык.
«Нет никакого смысла сердиться, — подумала она. — Что истрачено, то истрачено, и, сколько ни обсуждай, этих денег уже не вернуть».
— Я могу получить кое-что за моих лошадей.
— У тебя есть лошади? — удивилась Араминта.
— Поэтому у меня и нет денег, — ответил брат. — У меня появилась возможность купить двух прекрасных лошадей. Они принадлежали знакомому, который уезжал за границу и дешево уступил их мне.
Помолчав, Гарри добавил:
— Я наверняка получил бы больше, чем заплатил за них.
— Какую сумму ты можешь собрать?
— Я всю ночь не спал, занимаясь в уме подсчетами, и у меня получилось, что с лошадьми, папиными часами, запонками и булавкой для галстука, которую мама подарила мне, когда я уезжал в Лондон, я могу набрать около двухсот пятидесяти фунтов.
— Ты не должен говорить маме, — быстро сказала Араминта, — ни о булавке, ни о папиных часах.
— Само собой, нет!
— Это почти половина нужной суммы, — продолжала девушка. — И у нас есть еще сто десять фунтов, которые мама сэкономила для меня, по-моему, я тебе об этом говорила.
— Но, Араминта, я не могу взять твои деньги! — возразил Гарри.
Смешок Араминты больше напоминал всхлипывание.
— Неужели ты думаешь, что я буду веселиться на балах, когда ты сядешь в долговую тюрьму?
— Ну до этого-то не дойдет. По крайней мере, я так думаю.
Но в голосе Гарри слышалось сомнение.
— Ты хочешь сказать, что маркиз не посадит тебя в тюрьму, если ты не отдашь ему долг?
— Это было бы беспрецедентным событием. Ни один джентльмен не поступал так по отношению к другому. С другой стороны, ты прекрасно знаешь, что карточный долг — это долг чести. Меня с позором выгонят из «Уайт-клуба», и ни один из его членов никогда не будет со мной разговаривать.
— Этого не должно случиться, — твердо сказала Араминта.
— Но я не знаю, как этого избежать, — уныло признал ее брат.
И он снова закрыл лицо руками.
— Боже мой, Араминта, как я мог быть таким идиотом? Как я мог все разрушить?
— Может быть, если ты обратишься к маркизу и объяснишь ему свои обстоятельства…
— Просить о чем-нибудь маркиза Уэйна? Умолять его? Рассказывать о нашей бедности? О том, что я проиграл то, чего у меня нет? С таким же успехом можно умолять каменную скалу! Он тверже гранита! Доброты в нем нет ни на грош! Он может нравиться за его внешность, манеры, его таланты, но я не верю, что во всем Лондоне найдется хоть один человек, который бы действительно тепло к нему относится.
— Но почему? — не поняла Араминта.
— Бог знает, почему. Что-то в нем такое есть. Может быть, его манера вести себя так, будто остальные его недостойны. Не я один это заметил, многие его просто не выносят. — Он подумал и обиженно добавил: — Он ведет себя так, словно мы все даже презрения его не стоим.
— Тогда, если мы не можем обратиться к нему, — деловито продолжила Араминта, — давай соберем все, что у нас есть, и пообещаем выплатить остальное по частям.