Сердце в гипсе
Шрифт:
— Я подумала, может, у тебя найдется лед, — пояснила она, глядя умоляюще. — Понимаешь, по утрам я пью только сок, сок со льдом. Ах, эта вчерашняя водяра...
Я вынула лед, пытаясь сладить с морозильником. Не удалось.
— Можно мне принять ванну? — Миська направилась в ванную комнату. — Я совершенно разбитая.
— Конечно. — Я показала, где стоит пена для ванны, и стала одеваться.
Если Миська примет ванну, про душ можно будет забыть — вода в баке греется добрых пару часов.
Они собирались уехать до обеда, потому что не хотели создавать мне проблемы,
Когда наконец я осталась с рулетом, свининой и вчерашней картошкой, то тяжело упала в кресло и взяла в руки женский журнал.
«Займись собой, приятная прогулка после того, как завершены домашние дела, несомненно, пойдет тебе на пользу. Не конфликтуй с близкими, постарайся быть снисходительной. Интересные люди, увлекательные дела — лишь от тебя одной зависит, как ты проведешь выходные...»
Как я рада, что не конфликтовала с близкими людьми, которые, на счастье, укатили в Наленчув. А мне уже так хочется, чтобы они вернулись. Я с удовольствием буду готовить три разных мисочки творожка. Пусть они создают мне проблемы. Я готова была поклясться, что Миська и Артур прогостили у меня по крайней мере недели две! В связи с этим в первый момент я сделала весьма смелый вывод: у меня скверный характер. Но потом я скорректировала мнение о себе. Потому что на самом деле я очень хорошо отношусь к людям. Но мне больше по нраву те, которые любят создавать проблемы.
И откровенно говоря, теперь я бы предпочла иметь гостей обременительных. Таких, которые позвонят и скажут: «Послушай, ты можешь встретить нас на вокзале? Мы не едим мяса, потому что мы вегетарианцы. Купи нам булки с отрубями и обезжиренный творог. Нам надо будет поставить машину поближе к дому, найдется ли у тебя там место?»
И тогда я с радостью пересажу барбарис, поеду в магазин за продуктами и буду вместе с ними есть здоровую пищу: кашу или длиннозерный рис, а они оценят мое гостеприимство. И Адасик не будет смеяться, когда я стану ему рассказывать, как принимала гостей.
Почему она не звонит?
Июнь в саду — божественное время. Выдалось несколько дождливых дней, зелень дружно пустилась в рост, и траву снова придется стричь, но все равно хорошо видны стрелки упругих листьев юкки. Она будет цвести, хотя соседи убеждали, что юкка цветет только тогда, когда ей нравится, и там, где ей нравится. Видно, у меня ей хорошо. Вчера приезжала мама. Она тяжело вздохнула, увидев сорняки на моей альпийской горке, а потом все выполола. Портулак будет красив в этом году, его мясистые черешки налились соком и густо разрослись. Я не могу найти себе места: Остапко затаилась, а заверяла, что позвонит и сообщит, как обстоят дела в нашем чудесном бизнесе. Я тщательно прячу от Адама выписки со счетов, в банк не ходила — и так ясно, что там. Тося спрашивала, куда мы поедем в отпуск и когда я заплачу за путевку в турлагерь. Адам вчера сел перед компьютером и нахмурился. У него снова что-то не ладилось. Я весь вечер названивала Остапко. Последний раз — в половине двенадцатого ночи. Никто не ответил. Начала
Тося объявила, что не пойдет сегодня в школу, потому что и так в классе стоит сплошной смех, уроков нет, оценки давно выставлены, ребята ничем не занимаются. И она потребовала, чтобы я написала учительнице записку, потому что они решили ехать с Исей в Варшаву покупать купальник. А я решила переговорить с Улей. Пора кончать с этими теориями, что детям нужно разрешать то, что они и так сделают без нашего родительского позволения. И это Улино «соглашайся, если нет другого выхода» ни к черту не годится. Если Уля разрешила Исе не ходить в школу, это ее дело. Тося здесь ни при чем. Я позвонила подруге, настроившись по-боевому, и спросила:
— Уля, что сегодня делает Ися и почему она не идет в школу, ведь до конца учебного года еще целых две недели?
В ответ — ни звука, и только через минуту чуть слышный шепот:
— Ютка, а почему ты думаешь, что Ися не идет в школу?
Я опешила. Тоська вошла в комнату и стала делать мне отчаянные знаки руками. Я оторопела. Моя собственная дочь мне доверилась, а я, не мешкая, донесла на Исю? Моя дочь оказалась честной, а Ися ничего Уле не сказала? И как же я теперь выгляжу? Что будет с нашей дружбой? Как же теперь Исе дружить с Тосей? Что я натворила! Как же мне после этого жить? А Тося стояла передо мной в умоляющей позе, а глаза, как у серны, которую охотник взял на мушку. У меня подкосились ноги, и я бодренько в трубку:
— Я пошутила. Хотела тебе сказать, чтобы ты написала Исе записку в школу — девочки договорились поехать в Варшаву, да и чего из-за трех уроков тащиться (что это я несу такое?), ну я и подумала, что, может, удастся тебя уговорить в виде исключения...
Тося закатила глаза, что, видимо, должно означать ее благодарность мне по гроб жизни, а я разозлилась на себя, на нее, на то, что позволила собой манипулировать, и я готова была немедленно отказаться от собственных слов, но прикрыла трубку рукой и сказала дочке:
— Но до конца года не пропустишь больше ни одного дня, дай слово.
Тося в знак согласия кивнула, а Уля проговорила в трубку:
— Вообще-то я немного удивлена, потому что до конца года еще две недели, я не вижу повода, чтобы...
Я знала, что она хочет сказать, но запуталась еще больше:
— Я хотела, чтобы Тося забрала у моей мамы несколько книжек, вот я и подумала, что было бы неплохо, если заодно... Может, сделаем исключение? Ты ведь сама говорила: если нет другого выхода, то надо согласиться.
— Но у нас есть другой выход. Девочки могут пойти в школу.
— Улька, у них всего три урока! И они обещали, что до конца года отпрашиваться больше не будут. Может, так лучше для нас? Они нам во всем доверяют, если вместо того, чтобы просто прогулять...
— Возможно, ты и права, — пробормотала Уля. — Но я тебя не узнаю, Ютка.
Я тоже себя не узнавала. Положила трубку, а Тося от счастья запрыгала.
— Мамочка, как же я тебя люблю! Ты мне дашь деньги на купальник?
Разумеется, я дала.