Сердце волка
Шрифт:
Она подняла руку, театральным жестом указала пальцем на дверь и спросила:
— Она здесь?
Не обращая ни малейшего внимания на растерянный взгляд Штефана и его не менее растерянное выражение лица, она прошла мимо него в квартиру, пересекла прихожую и остановилась у входа в жилую комнату.
— Нет, — сказала она. — Здесь ее нет. Где она?
Штефан наконец поборол свое оцепенение, прикрыл входную дверь и, стремительно шагая, направился за Соней. В голове у него лихорадочно роились мысли.
— Что это значит? — затараторил он. — Кто… кто вы такая? И о чем вы вообще говорите? Я не знаю никакой Лидии, да и вас я тоже не знаю. Кроме
Соня даже не взглянула на него, а начала быстро поворачивать голову то вправо, то влево, осматривая жилую комнату. Когда он видел ее голову в профиль, то замечал, как раздуваются ее ноздри. Со стороны казалось, что она… принюхивалась, чтобы взять след?!
— Послушайте, я с вами разговариваю! — воскликнул Штефан.
Он стоял позади нее так близко, что вполне мог схватить ее за плечи и силой повернуть к себе, однако он не посмел к ней и прикоснуться. В том взвинченном состоянии, в котором он сейчас находился, он не мог бы за себя ручаться, если ему вдруг пришлось бы коснуться ее.
— Я вас поняла.
Она медленно — явно провоцируя Штефана — повернулась к нему и долго и пристально рассматривала его с головы до ног.
— Что все это значит? — спросил Штефан.
Мысли по-прежнему лихорадочно роились в его голове, и, хотя его голос был довольно громким, в нем не чувствовалось должной уверенности и твердости. Скорее, наоборот, в его голосе ощущалась истерическая агрессивность — это с самого начала делало позицию Штефана проигрышной.
Соня, даже не удосужившись взглянуть ему в лицо, продолжила осмотр квартиры — совершенно невозмутимо и в своей трудно описываемой словами манере. От того, как она вела себя, Штефану не только было не по себе — его постепенно начала охватывать самая настоящая паника.
— Ее здесь нет. И твоей жены тоже. Где они?
— Да, они не здесь, — машинально ответил Штефан и тут же мысленно чертыхнул себя за собственную глупость. — О чем вы говорите? — добавил он более резким тоном. — И кто вы такая? Что вам нужно?
Вместо того чтобы ответить на эти вопросы, Соня повернулась и начала быстрыми мелкими шагами ходить взад-вперед по комнате. Она ничего не трогала, однако беззастенчиво разглядывала полки, шкафы и прочую мебель. Внимательно осмотрев письменный стол, она заглянула за кушетку, а потом, присев на корточки, под кресло.
Штефан по-прежнему стоял у двери и смотрел на девушку со смешанным чувством растерянности и негодования. Если бы на ее месте был кто-то другой, Штефан охарактеризовал бы подобные действия одним словом — бесстыдство. Ее действия и правда можно было так назвать, однако в них чувствовалось что-то еще, что не просто трудно, а практически невозможно было выразить словами. Где-то на подсознательном уровне это настолько испугало Штефана, что почти лишило его возможности говорить и двигаться. Он инстинктивно осознавал, что над ним нависла какая-то опасность. Глядя на эту стройную, двигавшуюся с некоторой подростковой угловатостью девушку, он и представить себе не мог, в чем заключалась нависшая над ним опасность, тем не менее он ее отчетливо чувствовал и боялся так, как боятся огня дикие звери, даже никогда не испытывавшие его воздействия.
Соня, наконец закончив свой осмотр, подошла к окну и секунд на пять замерла, глядя на улицу. Штефан находился слишком далеко и не мог видеть, что она разглядывает, но он и так это понял. Соня пришла не одна. Внизу ее наверняка ждал парень, которого Штефан видел у подъезда сегодня утром.
— Почему она не здесь?
Соня повернулась к Штефану и посмотрела на него. Штефан бесконечно долго — целую секунду — смотрел прямо в ее лучезарные глаза, а затем сделал гневный жест рукой и вошел в комнату. Как ни странно, у него при этом возникло ощущение, что он сейчас находится не в собственной квартире, а на какой-то чужой территории. «Если я не возьму себя в руки, — подумал он, — то через десять секунд мне уже придется просить у нее разрешение на каждый свой шаг!»
— Моей жены и Евы здесь сейчас нет, — ответил он недружелюбным тоном. — Однако мне непонятно, что…
— Ее здесь еще никогда не было, — перебила его Соня. — Эта квартира ей не понравилась бы.
— Почему? — спросил Штефан. — Потому что здесь никто не пытался бы ее убить?
Соня слегка улыбнулась. Штефан засомневался, что она поняла то, что он сейчас сказал. Ей, похоже, это было и неинтересно.
— У тебя есть что-нибудь попить? — неожиданно спросила она. — Я хочу пить.
Штефан состроил недовольную гримасу.
— На этот случай в городе имеются кафе и рестораны, — сказал он и, не переводя дыхания, тут же произнес совершенно противоположные по смыслу слова: — Кофе? Или чего нибудь холодненького?
— Кофе? — переспросила Соня и часто заморгала.
Штефан вдруг осознал, что она не понимает значения этого слова. Как, черт возьми, объяснить ей, что значит «кофе»?
— Я его быстро приготовлю, — сказал он. — Я и так собирался сварить себе чашечку. Присаживайтесь. Нам нужно вначале успокоиться, а затем попытаться во всем разобраться.
Он вышел из комнаты, однако направился не прямиком в кухню, а к входной двери, чтобы запереть ее. На всякий случай он закрыл ее и на цепочку. Хотя парень, стоявший сегодня утром у подъезда, выглядел истощенным, как будто он голодал, он, как показалось Штефану, принадлежал к тем людям, которые с ножом в спине и парой-тройкой пуль в животе способны еще долго и упорно драться.
Его поступок, конечно же, не остался незамеченным. Когда он вернулся в комнату и прошел через нее в кухню, Соня снова начала улыбаться, однако на этот раз уже однозначно насмешливо. Конечно же, если ее сотоварищи захотят проникнуть в квартиру, их вряд ли остановят замок и цепочка. Их они, может быть, и не сломают, но дверь представляла собой древесностружечную плиту с тонкослойным покрытием, которую и сам Штефан, наверное, смог бы выбить ударом ноги. Кроме того, своими последними действиями он наглядно — лучше всяких слов — продемонстрировал свою боязливость. Штефан мысленно чертыхнул себя. Однако эту ошибку уже не исправить, и ему оставалось лишь стараться не допустить еще какие-нибудь оплошности.
Когда он наливал в кипятильник воду и насыпал в фильтр три ложки молотого кофе, его руки дрожали. Тем не менее хаос в его мыслях постепенно улегся. По всей видимости, он правильно сделал, занявшись приготовлением кофе: ему должно было хватить этих двух-трех минут, чтобы прийти в себя.
Первым делом нужно было подавить в себе панику — его теперешнее состояние можно было охарактеризовать именно этим словом. Быть может, это была какая-то тихая паника и в этом состоянии он не вопил что есть мочи и не бегал, как перепуганная курица, туда-сюда, но, несмотря на это, испытывал холодящий душу ужас. Он лихорадочно размышлял, но так и не смог прийти к какому-то разумному решению, а потому просто не знал, что ему сейчас следует предпринять.