Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
Шрифт:
– Если его величество не возражает, я присоединюсь к кортежу.
Небо на востоке еще и не думало розоветь, однако караулы – талигойские, бергерские, гаунасские, были начеку. Обрадованный Грато бережно прислонился лбом к хозяйскому плечу, зато коновод при виде начальства спросонья едва не осенил себя знаком. Савиньяк махнул рукой и взялся за седло сам – после «Гаунасской охоты» маршал мог позволить себе и не такие вольности, а возня со сбруей ему всегда помогала думать. Затягивая подпругу, он нашел то, что искал вторую ночь, а найдя, подосадовал на собственную недогадливость.
2
– Монсеньор? –
– Что?! Что такое?
Робер открыл глаза. Он так и сидел возле «чаши», глядя снизу вверх на держащего факел Дювье. Один сапог у сержанта был прожжен, память о Колодезной, надо думать…
– Вы велели, – с явным сожалением напомнил южанин, – чтоб за полчаса до общего подъема.
Эпинэ глянул в дверной провал и увидел слабый намек на рассвет. Значит, он скакал к застрявшему в черных зубцах солнцу всю ночь и при этом умудрился выспаться.
– Собери офицеров на галерее. – Прожженные сапоги можно сменить, а спекшийся золотой ком отдать Левию, закопать, оставить в этих руинах, в конце концов! – Я сейчас подойду.
– А позавтракать? – Дювье изо всех сил пытался заменить сразу Никола и Жильбера. – Ведь целый же день в рот ничего не возьмете.
– Завтрак туда же. На всех.
Небесный Фульгат давно скрылся за горизонтом, но красная звезда на дне чаши мерцала упрямо и тревожно. Глупейшим образом оглянувшись, не видит ли кто, Эпинэ пошарил по дну и не нашел ни ройи, ни хотя бы жабы. Если Никола не вернется, его цепь упокоится здесь, но это если не вернется. Робер провел мокрой ладонью по лбу и щекам, от одного постамента к другому обошел непонятный храм и выбрался из руин. Светила подросшая луна, горели костры, у которых кто-то не спал. Проэмперадор махнул рукой, привставшие было вояки послушно сели, и тут сбоку треснул мушкетный выстрел, а потом еще один.
– Тревога! – зло подтвердили из темноты. – Идут!
Развалины всегда готовы подсунуть под ноги не камень, так яму, но позабывшему про всякую осторожность Иноходцу удалось взлететь по громоздящимся друг на друга глыбам, даже не споткнувшись.
Некое подобие террасы, образовавшейся после обрушения части стен и крыши северного крыла, Эпинэ облюбовал еще вчера. Удобно, довольно безопасно, если совсем уж в полный рост из-за обломков не высовываться, и, самое важное – неплохо просматривается луг, откуда следовало ждать основного удара. Видимо, раньше это было галереей, опоясывавшей главное здание где-то на уровне второго этажа. Ну за какими кошками Слава, уходя, засыпала рвы и снесла укрепления?!
– Что тут у вас? Барсинцы?
– Монсеньор, – затараторил поднявший тревогу часовой, – точно они там были! На опушке, а сейчас затаились, гады!
– Где именно? – Ага, это парни из городской стражи, капрал вроде бы даже в Торке повоевал. – И сколько?
Когда все идет вразнос, такая в общем-то обычная вещь, как толковые часовые, вызывает умиление. Вот ведь молодцы, не проспали! То ли услышали, то ли смогли что-то углядеть в едва начавшем светлеть сумраке, но сейчас темный, усеянный еще более темными пятнами кустов луг казался пустынным. Капрал, однако, не сомневался:
– Вон там! От чащи лезли, кустами прикрывались… Было б мало, может, и не заметил бы, а как повалили кучей – пусть и ночь, а видно, у меня глаз наметанный.
– Экие умники нашлись, затемно… – Робер вгляделся в зубчатый лесной гребень, кажется, справа и впрямь что-то блеснуло. – Хорошие у тебя глаза, приятель!
– Так Торка ж, – смутился стражник. – Насобачился… Монсеньор, а когда подмоги-то ждать?
– К вечеру. – Или завтра, или никогда, потому что перерезанным нужны только могильщики, ну, может, клирик еще. Тем, кто верует… А внизу уже вовсю шумят: команды офицеров, ругань, стук и лязг расхватываемого оружия, топот десятков, а вот уже и сотен ног. Хорошо, беженцев устроили в низине за развалинами; когда в военную суету вливаются люди мирные, прибавляются не просто крики и плач. Безнадежность прибавляется.
– Доброе утро, Монсеньор…
– Кажется, кому-то не спится…
– Где они?
– Разрешите доложить…
Блор спокоен, Балинт злобно весел, Гедлер и Грейндж просто злы, Агили, как и подобает церковнику, сдержан, Дювье озабочен, но барсинцами или тем, что «Монсеньор» вконец оголодает?
– Доброе утро, господа. Я думал предложить вам завтрак, но, похоже, драться придется натощак. Часовые заметили на опушке людей, и вряд ли это дровосеки.
– Это дрова, – хмыкнул алат. – А дроворубами снова быть нам.
У леса, будто в ответ, взвыл барсинский рожок, за ним еще один, и на луг выползла темная туча. Капрал из Торки не ошибся – такое даже предрассветный сумрак не скроет.
– Решили больше не прятаться, поняли, что врасплох не застанут, – буркнул Робер и повернулся к своим офицерам: – Еще чуть-чуть посветлеет, и жди атаки. Что ж, будем драться. Здесь им не Оллария, так что помощь если и подойдет, то к нам.
– «Если»? – переспросил Гедлер.
– Сегодня – «если», – объяснил подоспевший кагет. – Завтра будет «когда»…
– Давайте прикинем еще раз, – прервал скользкий разговор Иноходец. – С двух сторон у нас луга, с третьей – остатки садов, сами по себе густые, да еще и кустарником заросли, пробираться через них то еще занятие… Ну а с четвертой – лес. Оттуда ждать штурмовых колонн не стоит, через чащу, да еще с густым подлеском, даже этим сумасшедшим не пробиться. А вот на то, чтобы послать несколько банд в обход, чтобы в разгар боя ударить по беженцам, у них мозгов хватит.
3
Хайнрих внимательно, очень внимательно смотрел на Савиньяка. Первые солнечные лучи уже играли с ледниками Рассветной Гривы и подбирались к вершинам Ветровой, а ниже, в долине, клубился лиловатый утренний туман. Рождался день, и могло бы быть очень радостно.
– Я готов к любой пакости, – подбодрил собеседника гаунау, – и я предпочитаю знать, как есть, а череп у меня крепкий. Выдержит.
– Возможно, я мешаю тюрегвизе с вином и пивом, – полуулыбнулся Лионель, – но мне кажется, это делаю не я, но Излом. Вы знаете, что видели в Нохе я и госпожа Арамона. Если это – бред, бред и моя догадка, но я считаю, что три, если не четыре, города поражены, скажу по-морисски, скверной. Наши глаза ее не видят, но госпожа Арамона той же крови, что и ее дочь-выходец.