Сердечные муки английской кошечки
Шрифт:
— Она еще ребенок.
Услыхав эту презрительную фразу, я принялась прыгать по черепицам и бочком-бочком заходить вправо, влево, с ловкостью, свойственной кошкам; я опустилась на лапки так гибко и тихо, как ни одно животное не могло бы это сделать; мне хотелось доказать, что я совсем уже не ребенок. Но все мои кошачьи нежности ни к чему не привели.
— Когда же мне будут петь серенады? — спросила я себя.
Вид этих гордых котов, исполняемые ими мелодии, с которыми, конечно, не сравнится пение человека, глубоко меня взволновали и побудили меня сочинить несколько коротеньких стихотворений, которые я распевала, бродя по лестницам. Но подготовлялось огромное событие, и оно сразу нарушило мою невинную жизнь. Меня увезла в Лондон племянница моей хозяйки, богатая наследница, которая была от меня без ума и неистово целовала и ласкала меня. Она мне так понравилась, что и я привязалась к ней, вопреки всем кошачьим привычкам. Мы больше не расставались, и в течение целого сезона я имела возможность наблюдать лондонскую светскую жизнь. Здесь-то и пришлось мне изучить испорченность английских нравов, передававшуюся даже животным,
4
«Часы досуга» — сборник юношеских стихотворений Байрона.
Арабелла, моя хозяйка, была одной из тех юных особ, которых в Англии много: она сама хорошенько не знала, какого ей нужно мужа. Предоставляемая девушкам полная свобода в выборе мужа доводит их почти до сумасшествия, особенно если подумать о строгости английских нравов, которые не позволяют замужней женщине вести разговоры наедине с мужчиной. Я была далека от мысли, что лондонские кошки переняли это суровое правило, что они сурово применят английские законы и ко мне и мне придется предстать пред грозной коллегией гражданского суда (doctors commons). Арабелла любезно встречала всех мужчин, с которыми знакомили ее, и каждый из них мог рассчитывать жениться на этой красивой девушке; но когда дело грозило прийти к благополучному концу, она отыскивала повод для разрыва, и, должна признаться, подобное поведение казалось мне не очень пристойным.
— Выйти замуж за кривоногого! Ни за что! — говорила она об одном из них. — А этот малыш! Да ведь он курносый!..
Я до такой степени была равнодушна к мужчинам, что не понимала этих колебаний, основанием для которых служили различия только физического свойства.
Наконец, однажды пэр Англии, старик, сказал ей, увидев меня:
— У вас премилая кошечка. Она похожа на вас: такая же беленькая и юная; ей нужен муж, позвольте мне познакомить ее с моим великолепным ангорским котом.
Через три дня он приехал вместе с котом, красивее которого не было ни у одного пэра. Пуфф обладал черной шкурой и зелено-желтыми глазами, великолепными, но холодными, гордыми. Его пушистый хвост, весь в желтоватых кольцах, подметал ковер. Вероятно, этот кот вел происхождение от австрийского царствующего дома, ибо носил, как видите, национальные цвета Австрии. Манеры его показывали, что он видел двор и высший свет. Строгость его манер доходила до того, что он никогда не позволил бы себе почесать голову лапкой при других. Пуфф совершил путешествие по континенту. Словом, он был поразительно красив, и, говорят, даже сама английская королева погладила его. По простоте душевной я бросилась к нему на шею, предлагая ему поиграть; но он отказался под тем предлогом, что мы находимся в обществе. Я заметила тогда, что кошачий пэр Англии обязан своему почтенному возрасту, а также гастрономическим излишествам той показною и подчеркнутой величественностью, которая по-английски называется благопристойностью (respectability). Его полнота, восхищавшая людей, мешала ему двигаться. Вот истинная причина того, почему он не ответил на мои любезности: он спокойно и невозмутимо сидел на той части своего тела, название которой не полагается произносить, шевелил усами, посматривал на меня и по временам закрывал глаза. В высшем кошачьем свете Пуфф считался самой богатой партией для кошки, родившейся в доме пастора: ему прислуживали два лакея, он ел на китайском фарфоре, пил только черный чай, катался в карете по Гайд-парку и имел доступ в парламент. Моя хозяйка оставила его у себя. Без моего ведома все кошачье население Лондона узнало, что мисс Бьюти из Котшира выходит замуж за знаменитого Пуффа, носящего национальные цвета Австрии. Ночью я услыхала на улице концерт; я спустилась в сопровождении милорда, который из-за подагры ступал медленно. Нас встретили представительницы кошачьего пэрства, принесшие мне свои поздравления и приглашавшие меня вступить в основанное ими Крысолюбивое общество. Они объяснили мне, что только мещане охотятся за крысами и мышами. То и дело слышались слова: шокирующий, вульгарный (shocking, vulgar). Наконец, ради славы отечества ими было создано Общество воздержания. Несколько ночей спустя милорд и я отправились на крыши собора послушать серого кота, который собирался высказаться по этому вопросу. Во вступительной речи, встреченной одобрительными восклицаниями: «Слушайте! Слушайте!» — он доказал, что апостол Павел, говоря о милосердии, обращался также и к котам и кошкам Англии. Итак, английской расе, которая может объехать весь мир на собственных судах, не опасаясь воды, предоставляется повсюду распространять принципы крысолюбия. Во всех концах земного шара английские коты проповедуют священные доктрины Общества, к тому же покоящиеся на научных открытиях. Крыс и мышей подвергли вскрытию, и оказалось, что они мало чем отличаются от кошек; итак, угнетение одних другими противно правам животных, еще более неотъемлемым, чем права людей.
— Это наши братья! — сказал серый кот.
И он так прекрасно изобразил муки крысы, попавшейся в кошачью пасть, что я залилась слезами.
Заметив, что я одурачена этим спичем (speech), лорд Пуфф конфиденциально сообщил мне, что Англия предполагает открыть обширную торговлю крысами и мышами, что если кошки не станут их есть, то крысы обойдутся Англии дешевле, что в основе английской морали всегда лежит коммерческая выгода и что союз морали с меркантилизмом является единственным, на который всерьез рассчитывает Англия.
Мне показалось, что Пуфф слишком тонкий
Кот-помещик (countru gentleman) сообщил, что на континенте, и особливо в Париже, католики ежедневно приносят котов и кошек в жертву неподалеку от застав (раздались крики: «Ближе к делу!»). Мало того: жестокие казни сопровождаются ужасной клеветой, заключающейся в том, что этих доблестных животных выдают за кроликов; он приписывал эту ложь и это коварство отказу от истинной англиканской религии, допускающей ложь и плутовство только в вопросах правительственных, внешнеполитических и министерских.
Оратора признали радикалом и фантазером.
— Мы собрались здесь, чтобы обсуждать интересы кошек английских, а не континентальных! — воскликнул пылкий кот-тори.
Милорд дремал. Когда собрание разошлось, я услыхала нежные слова, произнесенные молодым котиком, явившимся из французского посольства; по акценту я догадалась о его национальности.
— Милая Бьюти! Еще не скоро природа создаст кошечку, столь совершенную, как вы! Кашемиры Персии и Индии покажутся верблюжьей шерстью, если их сравнить с вашими тонкими и блестящими шелками. Вы испускаете такое благоухание, что ангелы упадут в обморок от счастья, это благоухание донеслось ко мне в салон князя де Талейрана, покинутый мною для того, чтобы поспешить к этому потоку глупостей, именуемому вами «митинг». Пламенем ваших очей освещается ночная тьма. Ваши ушки были бы совершенством, если бы они вняли моим стенаниям. Во всей Англии не найдется розы, столь розовой, как розовая полоска, окаймляющая ваш розовый ротик. Искатель жемчуга напрасно будет искать в безднах Ормуза таких жемчугов, которые стоили бы ваших зубок. Самое прелестное из того, что произвела Англия, это ваша мордочка, тонкая, изящная. Альпийский снег покажется рыжим рядом с вашей небесной шкуркой. Ах! Только под английским туманным небом можно найти подобную шерстку. Ваши лапки мягко и грациозно несут тело, которое совмещает в себе чудеса мироздания, но уступает вашему хвосту, изящному толмачу движений вашего сердца; да! столь изящного изгиба, столь образцовой округлости и более грациозных движений не было ни у одной кошки. Покиньте старого мошенника Пуффа, он спит, как пэр Англии в парламенте, к тому же он, жалкое существо, продался вигам и от долгого пребывая в Бенгалии утерял все, что может доставить наслаждение кошечке.
Только тогда я взглянула, не слишком пристально, на очаровательного французского кота: он был всклокочен, мал ростом, развязен и нисколько не походил на английского кота. По его непринужденному виду, по особой манере потряхивать ухом видно было, что это беззаботный плут. Признаюсь, я утомилась от торжественности английских котов, от их чисто внешней опрятности. Их пристрастие к благопристойности (respectability) казалось мне особенно смешным. Крайняя естественность этого непричесанного кота меня поразила, — такой резкий контраст она составляла всему виденному мною в Лондоне. А кроме того, жизнь моя текла так размеренно, я так хорошо знала наперед все события своей жизни, что не могла остаться равнодушной ко всем неожиданностям, которые сулила физиономия французского кота. Тогда все показалось мне пресным. Я поняла, что могу жить на крышах с этим веселым существом, явившимся из такой страны, которая после побед величайшего английского полководца утешалась бессмысленной песенкой: «Мальбрук в поход собрался [5] , миронтон, тон, тон, миронтен!»
5
«Мальбрук в поход собрался» — французская народная песенка, высмеивающая английского полководца герцога Мальборо (1650—1722).
Тем не менее я разбудила милорда и дала ему понять, что уже очень поздно и нам пора домой. Я сделала вид, будто не слышала объяснения в любви и осталась бесчувственной, чем привела в оцепенение Бриске. Он тем более изумился, что считал себя красавцем. Впоследствии я узнала, что он не давал спуску ни одной кошке. Исподтишка я взглянула на него: он двигался мелкими прыжками, перебегал улицу и беспрестанно оборачивался, как истинно французский кот, объятый отчаянием; настоящий английский кот вложил бы больше пристойности в свои чувства и не стал бы выказывать их.
Через несколько дней я вместе с милордом очутилась в великолепном доме старика пэра; я поехала прогуляться в Гайд-парк. Мы питались лишь косточками цыпленка, рыбьим спинным хребтом, сливками, молоком, шоколадом. Как ни был горячителен подобный режим, так называемый муж мой Пуфф хранил степенность. Его благопристойность (respectability) распространялась и на меня. Обычно уже с семи часов вечера он спал за карточным столом на коленях его светлости. Итак, моя душа не находила себе никакого удовлетворения, и я томилась. Дурное настроение роковым образом совпало с недомоганием от чистого селедочного сока (портвейн английских кошек), употребляемого Пуффом и приведшего меня в полусознательное состояние. Хозяйка пригласила врача, который окончил Эдинбургский университет, а перед тем долго изучал медицину в Париже. Распознав мою болезнь, он обещал, что завтра же я буду здорова. Он ушел, а затем, вернувшись, вынул из кармана какой-то инструмент французского изделия. Ужас охватил меня, когда я увидела длинную и тонкую трубку, сделанную из белого металла. При виде этого аппарата, который врач самодовольно вертел в руках, их светлости залились румянцем, они разгневались и много чего наговорили насчет чувства собственного достоинства у английского народа; выходило так, как будто не разногласия в отношении к библии отделяют старую Англию от католиков, а эта позорная машинка. Герцог сказал, что в Париже французы не краснеют, когда на сцене национального театра в комедии Мольера выставляют напоказ эту машинку, название которой не осмелится произнести в Лондоне даже ночной сторож (watchman).