Серебристое дерево с поющим котом
Шрифт:
Младший сын, Оо Каврунги по прозвищу Зелёная Пуба, ходил во второй класс, и у него было всего два хвоста, причем оба коротенькие. И тем не менее на всякие фокусы ума у негодника хватало. А вот на учёбу…
– А ну, иди сюда, шишкабула, двоечник несчастный, – сказал профессор нехорошим стереофоническим ультразвуком. – Иди, иди…
Зелёная Пуба на всякий случай сразу заревел:
– Ага, “двоечник”. А как быть семёрочником, если всего два хвоста? Сколько прошу, купи ещё…
– В наше время, – сказал профессор, – мы не клянчили деньги на хвосты у родителей. Каждый хвост мы выращивали
Или вот ещё:
«Машину времени бабка Анюта сделала сама, из дребезжащих часов-ходиков. Ей не так уж и хотелось в прошлое, но цены в магазинах и на рынке в наше время сделались такие, что полетишь хоть куда: хоть в средневековье, хоть в “донашу эру”. Но далеко бабка не собиралась, только в тыща девятьсот тринадцатый год, с которым у нас любят всё сравнивать… Однако у главной шестерёнки отломился один зуб, и машина приземлилась не где-нибудь, а прямёхонько на палубе флибустьерской каракки “Ла Медуза”, в шестнадцатом веке. Пёстрая толпа одноногих и одноглазых злодеев тут же окружила бабку.
– Добро пожаловать, мадам, – с хихиканьем раскланялся крючконосый капитан в драном колете и рыжих ботфортах. – В нашей компании так не хватает красавиц.
– Я те дам “мадам”, мафия недорезанная! – рявкнула бабка Анюта и клюкой пробила гнилую палубную доску. – Он тут ишшо комплименты разводить будет! А ну, стать по росту в одну шеренгу!..
Пираты не знали, что раньше бабка была уборщицей в сто тринадцатой средней школе…»
Были у Сени Персикова и лирические произведения. Больше всех нравился читателям рассказ “На рассвете”. В нём говорилось, как мальчик летом жил у бабушки и однажды ночью, когда спал на сеновале, проснулся от непонятного чувства. От ожидания, что очень скоро случится что-то чудесное.
“В щели сочился странный свет: ни луна, ни заря, а что-то совсем непривычное. Мальчик выскользнул с сеновала. Над ближней рощей поднимались несколько разноцветных лучей. Мальчик пошёл туда по холодной, усыпанной предутренней росою траве…
Пройдя опушку, он увидел на поляне… какое-то сооружение. Нет, не летающую тарелку, не звёздный корабль, а что-то похожее на круглый терем. Разноцветные лучи били с крыши. Светились в тереме окошки. На поляне было светло.
По траве ходила рыжая девочка и собирала ромашки.
Девочку окликнули из открытой двери. Она оглянулась и что-то ответила на непонятном языке. Видимо, была недовольна. Её окликнули снова. Девочка взбежала на крыльцо, и мальчик очень опечалился, что больше не увидит её. Но девочка скоро вышла опять. Посмотрела в ту сторону, где в кустах прятался мальчик (заметила или нет?).
Потом она что-то развесила на отдельно растущей мохнатой сосенке. Как на новогодней ёлочке. И вбежала в терем.
Лучи и окошки погасли. И он… он расплылся, стал туманным и поднялся в небо, как тёмное облако.
Мальчик подошёл к сосенке. На ветках висели бубенчики из тонкой листовой меди. Они были похожи на цветы купавки.
Мальчик задел ветку, бубенчики тихо и доверчиво зазвенели.
Долго мальчик стоял и слушал этот звон. И ему казалось, что вот-вот опять появится на поляне девочка с медными волосами. Уже солнце пробилось через листья, заискрилась роса, а в бубенчиках зажглись жёлтые огоньки.
Мальчик не стал трогать все бубенчики, но два из них снял и унёс с собой. Чтобы потом не казалось, что всё случившееся – сон.
Иногда по ночам бубенчики начинают звонить сами по себе, тихо-тихо, так, что слышно лишь мальчику. Словно кто-то подаёт издалека непонятный сигнал…”
Рассказ “На рассвете” был напечатан в “Вечернем Ново-Калошине” под рубрикой “Творчество наших фантастов”. Согласитесь, что не каждого удостаивают подобной известности… Понятно, что в “Рагале” творчество Сени Персикова ценилось по высшей категории. Потому он, как безусловный литературный лидер, и был избран вице-президентом. Правда, почтительное отношение к нему было смешано с ласковостью. Всех тут называли по имени-отчеству или коллегой с прибавлением фамилии. А вице-президента – Сенечкой. В более же официальных случаях – “коллега Сенечка”; Но в самые ответственные моменты обращались как подобает: “Уважаемый вице-президент”.
… – Почему бы нам не послушать нашего уважаемого вице-президента?
И все взоры обратились вверх.
Коллега Сенечка перестал качать изжаленной ногой. Пригладил солому причёски. Задумчиво покусал нижнюю губу. “Рагал” притих и потел (а профессор Телега зябко вздрагивал) в томительном ожидании.
– Ну что же, – наконец произнёс коллега Сенечка. – По-моему, ничего. По-моему, вполне… Ну и что же, что это лишь начало? Если начало хорошее, почему конец должен быть хуже? Егор Николаевич и раньше писал неплохо, мы все знаем. По-моему, мы должны доверять человеку…
“Радиус Галактики” облегченно зашевелился, раздались голоса. В том смысле, что да, конечно, какое же литературное творчество может быть без доверия к товарищам по перу. Судьба профессора Телеги была быстро и счастливо решена открытым голосованием. Почти единогласно, только студент Женя Красавцев насупленно воздержался.
Клим Львович Пограничный, общественный директор, вручил Егору Николаевичу значок Автора, а строгая Анна Эдуардовна Кнопп – алую гвоздику. Все похлопали, и клуб “Рагал” распустился на каникулы.
Ново-Калошин получил название от резиновой фабрики. Её до революции поставил на реке Лосихе местный заводчик Тимофей Помидорников. Ближние деревни разрослись вокруг фабрики, вот и образовали город. Никакого другого Калошина в здешних местах никогда не было – ни простого, ни со словом “Старо”. А приставка “Ново” приклеилась к названию оттого, что очень уж блестящие новенькие калоши выпускало предприятие Помидорникова.
Но всё это было в давние-давние времена. С той поры фабрика выросла в большущий комбинат, который отравил немало воды в Лосихе и природы в окрестностях. Появились и другие комбинаты и заводы. И Ново-Калошин сделался крупным промышленным центром. В нём даже метро начали строить, но затем незаметно оставили эту затею, денег не хватило. (Кстати, ещё об аномальных явлениях: пошёл слух, что в недостроенных туннелях появились кровожадные существа, похожие на исполинских муравьев, поросших рыжей шерстью. Метровые! Не от слова “метро”, а от такого роста.)