Серебро и свинец
Шрифт:
– Бродячий агроном? – скептически усмехнулся майор.
– Я тоже усомнился, – признался Лева. – Но Тауринкс принадлежит к… гильдии, наверное… занимающихся подобными делами. Скот и лесное хозяйство тоже в их ведении. Поэтому я и назвал его друидом. Специалисты вообще объединяются в гильдии – он объяснял долго, но я понял только, что есть гильдии врачей и кузнецов, чем занимаются остальные – шут разберет. Серебряная блямба у него на шее – это гильдейский знак, кстати.
– Специалисты, говорите? – Кобзев поглядывал на Леву как-то странно, будто ждал случая поймать его на ошибке.
– Те, кто занимается «эллите-диети». «Диети» – это
– Интеллигенты, значит, – резюмировал майор. – Элитные диетологи. А кто у них тут еще есть, кроме этой интеллигенции? Крестьяне? Попы?
– Крестьяне, – согласился Лева. – Еще есть солдаты – это слово я быстро узнал. – Он извиняющимся жестом развел руками. – И есть… наверное, «владетели». Те, кто владеет землями и командует солдатами. Феодалы, одним словом. Мы сейчас на земле владетеля Бхаалейна. А насчет священников… – Он поморщился. – Я так и не понял, какая у них религия. И есть ли вообще. То ли словарного запаса не хватает, то ли здешние обходятся без нее.
– Средневековье, – протянул Кобзев. – А кто над помещиками? Царь?
– Этого я не понял, – признался Лева. – Вроде бы кто-то есть… звучало слово… – Он порылся в тетради. – «Андилайте». Вот. Но я не понял, имя это, титул или место – ну, как мы говорим «приказ из Москвы».
– Что ж, продолжайте, – задумчиво разрешил майор. – Выдоите из него сколько сумеете. Основные линии пропаганды мне уже ясны, но к местным условиям надо приспосабливаться.
– П… пропаганды? – переспросил Лева несчастным голосом.
– А вы что думали? – прищурился гэбист недобро. – Как, по-вашему, мы сможем продемонстрировать местным преимущества социалистического строя? Да эти ваши помещики землю грызть начнут! Американцы им куда ближе – кого-нибудь продать, что-нибудь купить… Или вы, товарищ переводчик, решили, что мы здесь войну затеяли? Да каждый наш пчих, там, за воротами, отзовется взрывом… хорошо, когда не ядерным. Не-ет, воевать здесь – сущее безумие. Нам такую атмосферу создать надо, чтобы американцы сюда нос сунуть побоялись. Так что идите, учите язык. И чтобы в тетрадке вашей я нашел полный список местных властей.
– Так точно, товарищ майор, – уныло ответил Лева и, неуклюже помахав рукой в районе виска, вышел.
Майор Кобзев буравил спину выходящего переводчика смурным взглядом. Вот же послал бог эдакое сокровище! Ну и что с того, что этот картавый мальчишка – лучший аспирант? Умная голова дураку дана.
Теперь гэбист жалел, что так разоткровенничался. Конечно, ничего и никому этот Шойфет… вот же фамилия… не расскажет. Просто не сообразит. А все же на душе осадок. Неряшливо сработано. Вовсе не обязательно знать всяким переводчикам, что за задачи ставит армии вторжения в своей мудрости могучее Политбюро.
Хотя майор и сам понимал, что мелет успокоительную чушь. Ничего в Политбюро не знают об отряде вторжения. Подмахнули, не глядя, бумаги, одобрив очередной оборонный проект с невыразительным названием. Кто-то же распорядился создать Институт парапсихических исследований?! И ничего – исследуют. У нас что прикажут, то и исследуют. Хоть гадалок вместо баллистических вычислителей посадят, хоть кукурузу на плеши. Кто мог знать, что именно эта курица снесет золотое яичко?
Кобзев знал, в
Потому что исполняют приказы – одни, а отдают их – другие. И этим другим трудно смириться с мыслью о том, что и славу по справедливости следовало бы отдавать… исполняющим. Вокруг проекта «Шеллак» и без того сплетаются интриги в самых верхах – станет ли кто заботиться о судьбе невоспетых героев идеологического фронта?
Кобзеву пришла в голову страшная мысль – что и ввод «ограниченного контингента» в сопредельную южную страну случился только затем, чтобы замаскировать лихорадочную переброску элитных частей спецназа в глухие белорусские леса. Если в движение приведена эдакая махина – до одного ли майора тут?
«Задвинут, – нашептывал Кобзеву червь сомнения, – задвинут и медали не дадут».
А чтобы не оказаться оттертым в самый неподходящий момент, действовать следует очень осторожно. И разумно. Копить информацию… которую добывает наивный, но талантливый еврейчик Шойфет. Знать, когда надо позволить другим сунуть голову в петлю, а когда отпускать удила смерти подобно.
Пока что майор Кобзев знал слишком мало, чтобы решать по уму. Зато приказ сверху жег ему руки. Приказом предписывалось по возможности скорее начать пропаганду советского строя и образа жизни среди местного прогрессивного крестьянства. Того, что до сих пор группа вторжения не столкнулась с каким бы то ни было крестьянством, прогрессивным или реакционным, приказ не учитывал.
Сам майор предпочел бы выждать еще пару недель. Выдоить пленника до последней капли, до последнего междометия в словарном запасе… настропалить еще одного переводчика, а то со всякими Шойфетами хлопот… не то чтобы Кобзев всерьез считал, будто безответный Лева спит и видит, как бы удрать в здешний Израиль, но… ненадежный, в общем, товарищ. Мало ли что напереводит по несознательности. Но приказ есть приказ. В конце концов, ничего здешние отсталые земледельцы Красной Армии не сделают… а своих надо загодя выстроить и отдраить, чтобы не вздумали портить торжественный момент…
И майор Кобзев глубоко задумался, обмысливая про себя меры перестраховки. Так глубоко, что звериный рев, донесшийся из глубин непролазной чащи, скользнул мимо его сознания.
Всякий раз, заходя в палатку к Тауринксу, Лева Шойфет испытывал острое чувство собственной неполноценности.
Дело было даже не в том, что пленный абориген выглядел как дар господень всему женскому роду. К собственной, весьма заурядной внешности Лева привык и даже испытывал некую извращенную гордость в ее отношении. Но и проведя в заключении неделю, Тауринкс ухитрялся выглядеть так, словно минуту назад натянул свой зеленый кафтан. И вот это Леве, способному самый лучший и новый костюм надеть так, что тот начинал напоминать рванину с чужого плеча, было совершенно непонятно и вызывало глубокую зависть.