Серебряная дорога
Шрифт:
В конце концов Лелле вышел из себя, схватил кухонный стул и швырнул его со всей силы в одного из стражей порядка, трусливого дьявола, который, выскочив из дома, тут же вызвал подкрепление. Они завалили его щекой на прохладный пол (до сих помнится это ощущение) и оседлали, чтобы надеть наручники. Кажется, он слышал, как плакала Анетт, когда его уводили. Но он так и не дождался поддержки с ее стороны. Ни тогда, ни сейчас. Их единственный ребенок исчез, и за неимением других она каждодневно винила в этом его.
Лелле завел мотор и поехал прочь
Мея могла бы вечно оставаться в тесной комнате под крышей, если бы не голод. Голод никогда не покидал ее, куда бы они ни переезжали. Она держалась одной рукой за живот, пытаясь заставить его замолчать, когда приоткрыла дверь. Ступеньки были настолько узкими, что ей приходилось идти на носочках, и некоторые скрипели и трещали, когда она ставила на них ногу, тем самым сводя на нет все старания двигаться неслышно. Свет на кухне не горел, там было пусто, а дверь в спальню Торбьёрна была закрыта. Собака лежала, вытянувшись на полу в прихожей, и настороженно смотрела, когда она проходила мимо. Стоило ей открыть входную дверь, псина поднялась и, ловко просочившись между ее ног, выскользнула на улицу – Мея даже не успела среагировать, – присела на задние лапы у кустов смородины, а потом стала нарезать круги по траве, уткнув нос в землю.
– Почему ты выпустила собаку?
Мея только сейчас заметила Силье, сидевшую в шезлонге у стены. Мама курила сигарету, одетая в чужую фланелевую рубашку. Волосы стояли подобно львиной гриве у нее на голове, и, судя по глазам, ночью она не спала.
– Я не хотела, пес выбежал сам.
– Это сука, – сказала Силье, – ее зовут Джолли.
– Джолли?
– Угу.
Собака среагировала на имя и вернулась на террасу. Легла на потемневший от времени деревянный пол и глазела на них, высунув язык, похожий на галстук. Силье достала пачку сигарет, и Мея увидела красные отметины у нее на шее.
– Чем ты занималась там? – спросила она.
Силье криво улыбнулась:
– Не разыгрывай из себя дурочку.
«Хоть бы она не стала вдаваться в подробности», – подумала Мея, взяла сигарету, чтобы заглушить голод, и, прищурившись, посмотрела в сторону леса. Там вроде бы что-то двигалось, и даже если нет – показалось, она решила не ходить в том направлении ни при каких условиях, а потом сделала затяжку, и неприятное ощущение вернулось снова. Она опять почувствовала себя запертой в башне в непроходимой чаще.
– Мы действительно будем жить здесь?
Силье перекинула одно колено через подлокотник так, что стали видны черные трусы, и принялась качать ногой.
– Нам надо воспользоваться этим шансом.
– Почему?
– Потому что у нас нет выбора.
Мать не смотрела на нее сейчас. Эйфория предыдущего дня прошла, блеск в глазах потускнел, но тон был решительным.
– У Торбьёрна есть деньги. У него усадьба и постоянная работа. Мы можем хорошо жить здесь без необходимости беспокоиться о том, что в следующем месяце нам снова придется платить за квартиру.
– Прозябание в лачуге… черт знает в какой глуши… у меня язык не поворачивается назвать это хорошей жизнью.
Шея Силье покрылась красными пятнами, и она положила руку поверх ключицы, как бы в попытке остановить продвижение пятен вверх.
– У меня нет другого выхода, – сказала она. – Я устала быть бедной. Мне необходим мужчина, который заботился бы о нас, а у Торбьёрна есть такое желание.
– Ты уверена в этом?
– В чем?
– Что оно у него есть?
Силье ухмыльнулась уголком рта:
– Я позабочусь, чтобы он этого хотел, не беспокойся на сей счет.
Мея каблуком раздавила недокуренную сигарету.
– Есть что-нибудь пожрать?
Силье сделала глубокую затяжку и улыбнулась:
– В этой лачуге больше еды, чем ты когда-либо видела за всю свою жизнь.
Лелле проснулся от вибрации мобильника в кармане. Он сидел в шезлонге у куста сирени, и все тело заныло, когда он поднес телефон к уху.
– Лелле, ты спишь?
– Нет, черт побери, – солгал он. – Я работаю в саду.
– Клубника уже начала созревать?
Он бросил взгляд в сторону заросших грядок с ягодами:
– Нет, но скоро начнет.
Анетт запыхтела на другом конце, словно пыталась взять себя в руки.
– Я выложила информацию у себя на странице в Фейсбуке, – сообщила она. – Относительно бдения в воскресенье.
– Бдения?
– Исполняется три года… Ты же, наверное, не забыл?
Шезлонг заскрипел, когда он резко поднялся. Голова закружилась, и ему пришлось схватиться за ограду террасы, чтобы не упасть.
– Само собой, не забыл!
– Я и Томас купили свечи, а мамин швейный кружок напечатал несколько футболок. Мы решили начать у церкви и дойти вместе до автобусной остановки. Ты, пожалуй, можешь подготовиться, если захочешь, сказать несколько слов.
– Мне не надо готовиться. Все необходимое в моей голове.
Голос Анетт звучал очень устало, когда она ответила:
– Лучше, если бы смогли показать, что между нами все нормально, – промямлила она. – Ради Лины.
Лелле помассировал виски:
– Нам надо будет держаться за руки? Тебе, мне и Томасу?
Анетт тяжело вздохнула в ответ:
– Мы увидимся в воскресенье. И, Лелле…
– Да?
– Ты же не ездишь по ночам?
Он закатил глаза к небу, где солнце пряталось за прозрачной завесой облаков.
– Увидимся в воскресенье, – буркнул он и отключил телефон.
Половина двенадцатого. Он проспал четыре часа в шезлонге после ночной поездки. Даже больше, чем обычно. Затылок чесался, и, запустив пальцы, чтобы помассировать его, Лелле обнаружил под ногтями кровь, вероятно, от раздавленного комара.