Серебряная корона
Шрифт:
— Ты взяла кровь на сахар у Свеи?
Нет, но старушка уже проснулась и завтракает, и мир не перевернется, если Мона напишет в журнале выдуманную цифру.
— Да, шесть и четыре десятых. Я потом запишу в журнал.
— А давление мерила?
— Конечно.
Хорошо, что Ирис не видит ее лица. Только бы она не спрашивала о Вильхельме, тогда бы день прошел нормально, без катастроф. Она открыла дверь и, сощурившись, посмотрела на заведующую отделением.
— Вы, из группы «А», убираете сегодня санитарную комнату. Тебе плохо? Ты такая бледная!
—
— Надо быть осторожнее в жару. Не вынимать продукты надолго из холодильника. Вильхельм уехал на материк?
Вопрос был неприятный. Синие глаза Ирис смотрели на нее в упор. Мона не могла ни защититься, ни отвернуться. Рот Ирис шевелился, но Мона не понимала ни слова. Она смотрела на красные напомаженные губы, которые двигались точно вхолостую. В ушах шумело, и среди этого шума отчетливо слышался непрерывный свистящий звук, заглушающий все остальные и режущий голову как ножовка.
— Меня тошнит! — Мона, спотыкаясь, как слепая, двинулась обратно к туалету и встала на колени перед унитазом.
Плечо обожгла рука Ирис.
— Ничего, сама справлюсь. Иди к Эдвину. — В голове у Моны шумело так, что она не слышала собственных слов. Может быть, ее голос прозвучал шепотом в хаосе других звуков, а может, нет, она не знала.
Ирис сняла свою руку с плеча Моны. Потом перешагнула через порог и пошла по коридору, стуча деревянными сабо. Мона быстрым движением заперла дверь и выключила свет. В темноте она чувствовала себя защищенной, здесь она могла еще немного посидеть и подумать.
Мона пыталась думать о своей жизни, какой та была, пока не случился весь этот ужас. Вокруг чего кружили бы ее мысли, будь сегодня обычный день? Если бы ничего не произошло? Тогда бы она дожидалась вечера, того короткого промежутка, на который в отсутствии Вильхельма она могла быть сама себе хозяйкой. Когда Ансельм замолкает, а работа по дому уже сделана. Может быть, она села бы смотреть телевизор, ушла бы с головой в фильм, поменялась местами с героиней и жила бы в прекрасном мире, улыбающаяся и уверенная в себе. Она бы вытянула ноги на диване, ведь Вильхельма нет и никто ее не одернет. Ела бы ужин на этом диване в гостиной, назло всем. Хотя, конечно, был бы риск капнуть на неприкосновенные подушки, вышитые матерью Вильхельма, и на светлую обивку дивана.
Она бы взяла деньги от продажи яиц из банки из-под кофе, стоявшей над плитой, и купила бы пакет леденцов — соленых лакричных рыбок и английского ассорти. Если, конечно, Кристоффер все не выгреб вчера вечером. Ее мальчики! Когда она сможет сказать им, что отец… пропал? Надо подождать, пусть сперва позвонит полиция, а потом…
Мона почувствовала, как живот скрутило судорогой. Не сиди она уже в туалете, пришлось бы сюда поторопиться!
Подступил плач — сперва заложило нос, затем появился соленый вкус во рту.
— Как ты там? — раздался в темноте голос заведующей.
— Переживу. — Мона вздрогнула от своих собственных слов. Почему она так сказала? «Переживу». Неужели уже нельзя полагаться на свой язык? Как ей продержаться целый день на работе, чтобы никто ничего не заметил? Потом, когда ей сообщат, что произошло, можно показать свой ужас, расплакаться, дать нервам волю — но не сейчас. Сейчас никак нельзя.
— Ты как, сможешь работать сегодня или мне вызвать замену?
Но кому звонить в разгар отпусков, когда вовсю сияет солнце и все наверняка на пляже! Сейчас ни до кого и не дозвониться, это ежу понятно. Кроме того, если она придет домой до обеда, Ансельм начнет спрашивать, что случилось. А если уж он задумается, то станет задавать и другие вопросы.
— Я скоро выйду.
— Если у тебя расстройство желудка, то лучше поезжай домой. Летом в отделении нам такого не нужно! Ты поела паштета. А этого надо остерегаться, если паштет долго простоял в комнате. Так же и с морепродуктами. Ты их не ела? Если они разморожены, их нужно съедать сразу. Нужно быть осторожнее и когда обедаешь в ресторане. Летом я никогда не заказываю в ресторане морепродукты. Ты была в ресторане? — продолжала допытываться Ирис.
— Нет.
Мона с трудом поднялась. Она оторвала кусок туалетной бумаги и почувствовала, что он был последним в рулоне.
— Я могу убраться в санитарной, чтобы никого не заразить, а потом взяться за стирку.
Она открыла дверь и зажмурилась от света. Халат на заведующей был ослепительно белый.
— Лучше тебе сегодня на кухню не заходить.
— Да, конечно. — Когда только к человеку на работе начнут относиться как к взрослому разумному существу, подумала Мона и стиснула зубы.
— Вильхельм утром не опоздал на паром? Мой Андерс переживал, что они не успеют. Они собирались встретиться у терминала. Андерс рад был, что они поедут вместе, не надо брать с собой машину. Она у нас на ремонте, что-то с тормозами. Ты совсем бледная. Может, все-таки домой поедешь?
— Нет.
— Ляг, отдохни в комнате для персонала. В санитарной еще кто-нибудь уберется. — Заведующая закусила нижнюю губу. — А я-то хотела попросить тебя поработать в две смены завтра. Ладно, уж как получится. Ты не подавала заявление на курсы медсестер? Да я знаю, как ты относишься к учебе. Математика — совсем не такая трудная, как ты считаешь. Все ведь с ней справляются. Тебе придется отучиться на этих курсах, чтобы сохранить рабочее место. На этот счет мы приняли принципиальное решение.
Мона резко поднялась, зажимая рот рукой.
— Опять тошнит? — Заведующая прошла за ней пару шагов по коридору по направлению к туалету и остановилась, беспомощно уронив руки.
Моне нужно было срочно позвонить. Немедленно предупредить его о новой опасности. Оказывается, Андерс назначил встречу с Вильхельмом!
В туалете Мона ополоснула лицо ледяной водой и сделала пару глотков. Она не решилась позвонить с телефона в приемной. Заведующая проверяла по распечатке, кто звонит и куда, и чтоб никаких личных звонков без крайней необходимости! Иначе получишь по полной! Моне уже досталось прошлым летом, когда у Кристоффера случились неприятности.