Серебряная пуля в сердце
Шрифт:
Случилось так, что он и не заметил, как его ирония постепенно, по мере погружения в тему, начала превращаться в навязчивое, зудящее желание подойти поближе к окну и сказать им, что они – суки последние. Что он все слышит. Он, человек, который не должен был всего этого знать, теперь все знает и страдает так, что хочется выть.
Она, та девочка, которую он любил, призывала своих товарок к циничности и холодному расчету. Больше того, она привела в пример их роман, который, по ее словам, не стоил ничего, но который воспринимался ею как передышка перед новым прыжком, выстрелом. Она убеждала их, что надо безжалостно рвать все связи, отношения, не верить в любовь и идти вперед без оглядки. Она говорила, что с легким сердцем предлагает им билет в настоящий
Когда до Игоря наконец дошел полный смысл их фантастического плана, он швырнул нож, сорвал с себя фартук и выбежал из ресторана, чтобы, обогнув его, ворваться на террасу и рассказать этим дурам, что так не бывает, что у них ничего не получится, что и мужчины тоже – живые существа, и их непременно обманут. Но самое главное, он хотел посмотреть ей в глаза и понять, действительно ли это она, а не появившаяся из ниоткуда ее сестра-близняшка, отвратительное и циничное существо, способное на предательство и подлость.
Ему хотелось бросить ей в глаза то, что копилось в нем целый год, хотелось обвинить в том, что из-за нее он потерял все: мать, веру в людей, квартиру. И заболел он тоже из-за нее. По сути, она разрушила его жизнь.
Но когда он появился на террасе и взглянул поверх голов посетителей ресторана, то обнаружил, что их столик уже пуст. И официантка Валечка, сунув чаевые в кармашек нарядного красного фирменного фартука, торопливо собирает на поднос грязные тарелки.
Ушли, суки. Словно почуяли опасность. Растворились в цветной толпе людей, унося с собой свои грязные мысли и желания.
Ушла и она, даже не заглянув в ресторан и не попытавшись узнать, там ли он еще работает, как живет, все ли у него в порядке. А ведь могла бы зайти, поздороваться, объяснить, как случилось, что она так внезапно исчезла. А уж если бы она попросила у него прощения, он сразу бы ее простил. Сразу. И благословил бы на новую жизнь.
Она снова исчезла, и в его сердце вновь, как и тогда, когда она его бросила, образовалась чернота.
Потом поднялся сахар, и он снова попал в больницу. На этот раз, поправившись, он снова хотел вернуться в ресторан, но его место было уже прочно занято человеком шефа. Получалось, что он потерял и работу.
Первое время он жил на свои сбережения, потом нашел работу в более скромном ресторане, где его тоже поставили в холодный цех – на салаты. Работы было больше, зарплата меньше, но все равно его все устраивало. Там он подружился с официантом Виталиком, хорошим добрым парнем. Вместе они после работы пили пиво, ходили друг к другу в гости, смотрели фильмы, а по выходным в теплое время года ездили к нему на дачу, на Волгу, где рыбачили.
Пятнадцатого августа он по просьбе Виталика приехал в старую гимназию, чтобы отдать свой голос за строительство детского сада. Он и сам толком не вникал, зачем это самому Виталику, тем более что у него не было ни семьи, ни детей, ни вообще девушки. Но он жил в одном из старых домов, окружавших спорный участок земли, и ему просто не хотелось, чтобы его окна загораживала кирпичная стена. «Прикинь, Игорек, я буду жить как в тюрьме! Нет, я, конечно, понимаю, что детский сад здесь никогда не построят на месте старого, что денег таких мэрия никогда не выделит, но уж пусть лучше остается бомжатник, чем многоэтажка, которая перекроет нам кислород. К тому же я знаю, кто собирается там строить дом, это мой дядька. У него и так полно домов, и денег куры не клюют… Купил задарма участок и думает, что у него все получится… Знаешь, когда мой батя умирал, лежал в больнице, он только раз к нему пришел, яблоки принес, да сто долларов на столике оставил, мол, вот тебе, братик, от чистого сердца. А ведь мог бы отправить отца в Германию, я намекал ему, его бы там вылечили… Эх, а что теперь говорить? Бати давно нет, а этот все продолжает дома строить… Хоть бы он подавился этими деньгами…»
Поскольку само собрание
Ему захотелось взять, подойти к ней, больно ущипнуть за зад, а потом схватить за волосы и надавать ей оплеух. Чтобы привести в чувство. Чтобы она поняла, что вокруг – живые люди, и что мужчины – существа высшего сорта, а не низшего, к выводу о чем пришли эти четыре пьяные стервы за столиком на террасе. Мужененавистницы. Дуры полные!
Ему было плохо, хотелось уже поскорее выйти из этого жаркого ада на свежий воздух, да только никакого свежего воздуха не было и в помине: на улице было еще жарче.
Через стеклянные двери гимназии хорошо просматривались голое, плавящееся каменными ступенями крыльцо и залитые беспощадным солнцем школьный двор и спортивная площадка. Надо было уж дождаться конца этого спектакля, чтобы потом с Виталиком поехать куда-нибудь в город, засесть в прохладном кафе и заказать ледяного пива с креветками.
И тут прямо перед ним, загородив все видимое пространство, возникла девушка. Высокая, стройная, сладко пахнущая цветами. Он и не понял сразу, что произошло, но пришел в себя, когда услышал: «Не лапайте меня своими грязными руками».
Она сказала это на его невольный жест – он попытался, прикоснувшись к ее талии, немного оттеснить ее в сторону, чтобы вернуть себе зрительное пространство.
– С чего это вы взяли, что у меня грязные руки? – спросил он тихо, наклоняясь прямо к ее уху. Он пока еще не видел ее лица, но почему-то решил, что она уродлива, раз может так выражаться.
И тогда она чуть повернулась к нему вполоборота, сморщила свой носик и сказала презрительно: «А еще у вас изо рта воняет».
Произнося последнее, самое обидное слово, она все же повернулась к нему, так, чтобы увидеть его, а ему дать возможность увидеть свое ангельское личико, и Игорь чуть не обмер от неожиданности: он увидел перед собой ту самую женщину, Стеллу, одну из четырех…
– Ох, извините… – он улыбнулся одними губами, еще не зная, что сейчас будет, но понимая, что его куда-то несет, стремительно, неотвратимо. Она была в сантиметре от него. Он мог переломить ее своими ручищами пополам. Как трость. – Вы не знаете меня, а я вот вас узнал…
Он говорил очень тихо, прямо в ухо. На противоположном конце зала, взяв в руки микрофон, выступал теперь старый горбатый седой человек – владелец строительной фирмы, дядя Виталика. Он говорил тихо, но весь зал слушал его, затаившись. Люди знали, что он-то знает всю правду, и его слова сейчас могут повлиять на дальнейший ход событий.