Серебряная свадьба

Мишарин Александр

Прости меня, Максим, но я хочу уйти пьяным…»

Некоторое время мы видим только лицо Марины, потом остальное пространство.

Сцена погружается в темноту. Долгая пауза. Потом на сцене появляется П о ж и л о й ч е л о в е к. Он переставляет какие-то вещи, стряхивает пепел, не спеша убирается на сцене. Потом садится и закуривает, положив ногу на ногу. Максима на сцене уже нет.

П о ж и л о й ч е л о в е к (после паузы). Ну, вы можете оставаться, а мне, в общем-то, пора идти.

Марина не отвечает.

Нет, вы не думайте — я не бегу. Дальше вам уже нужно решать самой.

М а р и н а (тихо).

Как это? Самой…

П о ж и л о й ч е л о в е к. Честно говоря, я не думал, что все это настолько серьезно.

М а р и н а. Не уходите. Наверно, именно сейчас вы мне нужны.

П о ж и л о й ч е л о в е к. Как ни странно, но я в чем-то завидую вам. И не только вам, а всему, что произошло. У нас не было времени. Слишком много упало на нашу голову.

М а р и н а. А все-таки… Посоветуйте мне. Ну что угодно. Прошу. Только быстрее. Честное слово — я сделаю, как вы скажете. Прошу.

П о ж и л о й ч е л о в е к (улыбается очень мягко). Нет. Я не могу взять на себя столько. Разве что…

М а р и н а. Что?

П о ж и л о й ч е л о в е к. Вы помните своего отца?

М а р и н а. Нет. Он был убит, когда мне было три года, под Ельней. У нас есть его фотография. Маленькая. Для паспорта.

П о ж и л о й ч е л о в е к. Ну тогда представьте, что вы разговаривали со мной, как со своим отцом. Мы люди примерно одного поколения. (Мягко.) Я думаю, что он был бы счастлив, что у него такая дочь. (Задумчиво.) Слишком, слишком много упало на нашу голову… Мы не могли жить такой полной… нормальной жизнью. Но ради этого, наверно, все и было.

Марина опустила голову и первый раз за спектакль тихо заплакала.

Вы не поверите, сколько людей, и прекрасных тоже, я видел за свою жизнь. Если закрыть глаза, их лица так и плывут в памяти. Бесконечным потоком. (Пауза.) Вы мне простите, что я расчувствовался. Вот говорят, навсегда утеряна тайна дамасской стали или какой-нибудь черни по серебру, и это, конечно, жалко. Но запомните, Марина, на свете всегда есть люди в любые, самые страшные времена, которые хранят тайну человеческого достоинства, страсти к совершенству, просто человечности. И заметьте — этот секрет никогда не теряется и потеряться не может. Вы, например, знаете, что в английском словаре есть два понятия — «интеллигенция». Просто интеллигенция и русская интеллигенция. И под этим словом написано — готовность к самопожертвованию ради идеи, нации, стремление к человеческому совершенству. Вы меня простите — все это общие слова, но это уже удел возраста. Правда, за эти несколько строчек заплачено миллионами жизней. В том числе кое-кем уже и из вашего поколения.

М а р и н а. Я понимаю, я понимаю… я все понимаю…

П о ж и л о й ч е л о в е к. Ну вот, кажется, и все… На кухне есть кофе, я только что сварил. А я пойду, надо одеться потеплее — уже октябрь.

М а р и н а (про себя). Заболтали, заболтали мы всё…

П о ж и л о й ч е л о в е к. Вы это мне?

М а р и н а (улыбнулась). Ну что вы, к вам-то это не относится. (После паузы.) А вы знаете, я один раз чуть не утонула, серьезно, мне лет десять тогда было, мы в Старом Осколе жили, там речка узенькая, но коварная, ямы, омуты, а около мельницы, старая такая мельница из толстых-толстых бревен, так там прямо целое озеро и вода такая вся в пузырях почему-то, а посередине остров. А я плавать-то по-настоящему не умела, и мне стыдно было, я же из города, вот и находила такие места, где никого нет, и лезла в воду. А у нас председатель колхоза был, в Ездоцкой слободе, место так там называлось, Лихачев, злющий такой, без обеих ног, он все время на таратайке ездил и всех прямо сразу за горло, боялись его все, ужас. А время голодное было — сорок шестой год, да еще в Курской области пухли с голоду, а старики умирали даже. Вот он и носился целыми днями то туда, то сюда, и лошадь у него была такая маленькая, монгольская, такая же, как он, злая, выносливая. Вот однажды я влезла так в воду, никого на берегу не было, и оступилась, а там рядом омут был, и сразу ко дну, каким-то чудом выволоклась обратно, и уже все, думаю, и смотрю, Лихачев на таратайке своей на берегу и матом меня кроет, а сделать-то ничего не может, у него же совсем ног не было. А я уже опять обратно и думаю, ну вот, еще раз, может, выплыву, а больше уже и сил нет, и выныриваю как-то — смотрю, Лихачев как стеганет свою монголку и прямо на таратайке в реку, такой

столб брызг поднялся, а глаза у самого дикие, кричит мне: за холку цепляйся, а сам уж с таратайкой под воду уходит. Схватилась я за холку, а лошадь такая злая всегда, а тут такие добрые глаза мне ее показались, и она, маленькая такая, плывет к берегу. Вылетела на берег, я только передохнула и смотрю, где же Лихачев, а он, оказывается, за таратайку свою держался и так лежит в ней. Ни живой ни мертвый, мокрый весь, и маленький такой он мне показался. Потом глаза открыл, глянул на меня и показывает рукой: подойди, мол. А я боюсь его, а он мне все равно показывает: подойди, подойди — и глазами на что-то показывает. А я подошла, смотрю, он плачет, ну, отпустил что-то в себе и показывает мне на монголку свою, а она рухнула на землю и еле-еле дышит. Лихачев прижал меня к себе и хочет что-то сказать, а сам не может. Но я-то поняла: вот видишь, что даже тварь может иногда сделать. Умер он через год, а меня уже тогда в Осколе не было, меня родственники к себе в Москву взяли…

Во время ее монолога Пожилой человек отходит в сторону, как бы желая оставить ее наедине со своими мыслями, потом незаметно уходит. Марина оглядывается, она одна на сцене. Некоторое время она ходит по сцене в задумчивости, потом садится на стул в сторонке, как бы не желая мешать тому, что будет происходить в следующей сцене.

М а к с и м медленно выталкивает на площадку передвижное кресло, в котором сидит его О т е ц. Он явно постарел и во время всей последующей сцены говорит очень медленно, у него что-то с речью. После нескольких первых фраз Марина встает и незаметно уходит за кулисы.

О т е ц. Как я сегодня выгляжу?

М а к с и м. Лучше. Но все равно ехать за границу тебе нельзя. (Неспокоен, явно торопится.) Ты хотел мне что-то сказать наедине? Говори, я спешу.

О т е ц. Ты же зна-а-аешь, я не могу го-о-о-ворить быстро. У тебя сегодня первый…

М а к с и м (невнимателен и чем-то раздражен). Хорошо, давай лучше я буду тебя спрашивать… Да, у меня сегодня первый день на новой работе, ну, что ли, новой должности. Ты что, хочешь меня поздравить?

Отец очень грустно смотрит на него и не отвечает.

Ну так что ты хочешь? Пойми, мне нельзя опаздывать.

О т е ц. Я жда-а-ал этой премии всю жи-и-изнь. И я поеду и получу ее. И про-о-ошу мне не ме-ешать. Про-ошу.

М а к с и м. Вечно ты о себе. Ну хорошо, ты поедешь. Ну что, все?

О т е ц. Мне жалко те-е-ебя.

М а к с и м. Перестань! Прости.

О т е ц. Ты чу-у-ужой среди чужих. Лина тебе чу-у-ужая, детей ты не замеча-а-аешь, теперь и я тебе чу-у-ужой. Не го-оворя о всем о-о-остальном мире. Ку-уда ты иде-ешь, с чем? Мне больно.

М а к с и м. Тебе дать лекарство?

О т е ц. Я подни-имусь по этой ле-е-естнице, чтобы получить свою пре-е-емию. Пусть меня держат под ру-у-уки, но я до-о-олжен пройти эти сто сту-у-упенек.

М а к с и м. Отец, ты заговариваешься. А мне уже остались буквально минуты.

О т е ц. Я по-о-остроил инсти-и-итуты, у ме-еня со-отни учеников, мо-о-ой труд зна-а-ает весь мир. За-а-апомни это, мой ма-а-альчик. Мне про-о-отивна моя сла-а-абость, но мозг мой жив. Жив. И у меня еще есть две идеи, и я не умру, пока их не… не… осуществлю. Вы-ы-ы-говорил. А что есть у тебя?

М а к с и м. Ты мог бы все это сказать и раньше. Теперь у меня совсем уже нет времени. Я еду. (Пошел, остановился. Задумчиво.) Наверно, я просто добился того, что хотел. А ты знаешь, что у нас разные задачи в жизни и живем мы в ней по разным законам. (Не сразу.) И ты в этом тоже виноват. Я сейчас позову Лину, она даст тебе завтрак. (Уходит.)

Некоторое время Отец Максима один. Лицо его спокойно, трудно понять, что происходит сейчас в его душе. Но это лицо решительного, сильного человека, который привык думать о своей профессии в любое время и в любом состоянии. Он вынимает книжку и что-то записывает в ней, потом пытается приподняться в кресле, это ему удается не сразу, но наконец он встает, выпрямляется и некоторое время стоит, собрав все силы. В этом его положении есть что-то значительное, какая-то высшая собранность, сгруппированность человека, привыкшего быть в таком состоянии всю жизнь. Потом он как бы отпускает в себе напряжение и спокойно садится в кресло. Очевидно, он услышал шаги Л и н ы, которая в этот момент входит на сцену.