Серебряные осколки

Лондон, 1857

Вздохнув,

Стеллан понимал, что должен остановиться. Понимал, что вместе с новенькими соверенами и хрустящими чеками он выкладывает на игральный столик собственные честь и достоинство. Даже выиграв эту партию, поправить свое положение он уже не сумеет, только короткая волна удовольствия от одержанной победы подхлестнет его снова войти в игру. И за то, что азарт всякий раз оказывался сильнее воли, он презирал себя.

Он прекрасно осознавал, что уже давно проиграл. Но невидимая, смутно осязаемая сила заставила его подцепить большим пальцем истрепанные ребра карт и взглянуть на масти на лицевой стороне.

Сердце Стеллана упало. Он со щелчком опустил карты обратно на стол и криво улыбнулся товарищам по игре. Сегодня с ним в задымленном клубе играли трое – лорд Келлингтон и Лоусон с Доджем, раздевшие его до нитки.

– Готовы раскошелиться, друзья? – с легкой улыбкой спросил Стеллан.

Внутренне он проклинал себя. Дурак! Зачем он только снова взялся за эти проклятые карты! Плохо было то, что он опять спустил все деньги на игры. Еще хуже – то, что эти деньги ему не принадлежали.

Чтобы спрятать болезненное разочарование, он глотнул из стакана плескавшийся на дне коньяк.

Додж взглянул на свои разложенные веером карты и заметил:

– Неужели и тебе наконец улыбнулась удача, Акли? Я-то думал, ты записался в благотворители.

Стеллан скрежетнул зубами.

– Не скалься раньше времени, Додж.

– По-моему, самое время. – Он с деланым равнодушием покосился на карты своего напарника, Лоусона, и перевел взгляд на Келлингтона, который составлял компанию Стеллану. – Хотя, пожалуй, благотворитель среди нас сегодня и правда есть.

Лорд Келлингтон лишь пожал плечами. Он прожигал деньги с уверенной беспечностью, доступной только очень богатым людям. Годовой доход Стеллана был для него всего лишь до нелепости высокой ставкой.

– Я благороден и даю ему возможность отыграться.

Лоусон усмехнулся, написал что-то мелом на сукне и тут же стер цифры рукавом.

– Надо же Акли на что-то содержать жену.

Они рассмеялись. Не улыбнулся только вечно невозмутимый Келлингтон.

Стеллан тоже выдавил улыбку и опустил голову. Какие же они ничтожества, все до одного. А он сам – хуже всех.

– Как это, «на что-то»? На твои денежки, Лоусон!

За столом снова негромко, но одобрительно прокатился смех. Келлингтон наконец удосужился взглянуть в свои карты – казалось, исход партии ему глубоко безразличен. Играли в трисет – кон делился между выигравшей парой. Но напарник настолько прохладно относился к деньгам, что Стеллан невольно задумался: может, Келлингтон сговорился со своими дружками и проигрывает намеренно, лишь бы насолить ему?

В конце концов, они так и не выиграли ни одной партии. Проиграли и на этот раз. Наблюдая, как Лоусон и Додж что-то подсчитывают, черкая мелом, Стеллан почувствовал облегчение. Наконец-то. Ниже падать попросту некуда.

Келлингтон сидел в кресле, откинув голову и опустив веки. Когда Стеллан встал из-за стола, он приоткрыл один глаз.

– Я рассчитаюсь за тебя, Акли, – негромко сообщил он.

Стеллан покосился на его руки. В манжетах сорочки Келлингтона сверкали новенькие бриллиантовые запонки.

– Будешь должен мне, а не этим болванам.

А Стеллан-то думал, что он уже на самом дне. Теперь он не понимал, чем расплачиваться хуже – деньгами или унижением.

– Спасибо, дружище, – поблагодарил он и отвернулся, чтобы снять с крючка на стене сюртук и спрятать горящее от стыда лицо. – Я все верну.

– Конечно, – рассеянно согласился Келлингтон.

Стеллан надел сюртук и, застегивая его на все пуговицы, повернулся к столу.

– Не останешься на ночь? – спросил Додж. Он старался подражать Келлингтону – спокойному, молчаливому, безразличному ко всему, – но природное любопытство всегда и везде брало над его потугами верх. – Может быть, тебя приютит какая-нибудь милая дамочка?

Проводить ночь в публичном доме у Стеллана не было ни желания, ни средств. Он планировал до рассвета шататься по улицам в опасной близости к Темзе и ее спускам – влажным и скользким от тумана. Будь его воля, он сейчас же вернулся бы домой, хоть никто его там и не ждал. Но сначала нужно было свыкнуться с новой, свежей ненавистью к себе.

Стеллан вспомнил было о доме Тедди на Керзон-стрит – небольшом, полном уюта и света переходивших из одной в другую комнат. Но дом уже два месяца был закрыт, а Тедди наверняка больше не чувствовал к Стеллану ничего, кроме ненависти и презрения.

Поэтому Стеллан уже раскрыл было рот, чтобы с бахвальством подтвердить, что да, именно так он и собирается провести ночь. Но его вдруг прервал Келлингтон:

– Если Акли хочет, чтобы я расплатился за него, он не станет делать ничего, что расстроило бы его супругу.

Келлингтон глядел на Стеллана с полным равнодушием. Можно было подумать, что в этот самый момент он не ставил ему ультиматум, а буднично сообщал, что на ужин будет подана треска под сливочным соусом. Но зеленые глаза Келлингтона, помутневшие от чудовищной лени, были раскрыты и глядели прямо на него. Сложно поверить, что высеченный из мрамора лорд Келлингтон когда-то сделал Эвелин предложение. Еще сложнее – что он до сих пор беспокоился о ней настолько, чтобы брать Стеллана под уздцы.

Вот только Эви вряд ли хоть сколько-то тронуло бы, что ее супруг с кем-то провел ночь. Она смотрела на него, словно на пустое место, и ничего унизительнее и придумать было нельзя.

– Разумеется, не стану! – с живейшей улыбкой заверил Стеллан. – Прогуляюсь немного и вернусь в клуб. Чудесная сегодня ночка!

Его трясло от ненависти к Келлингтону, от того, как явно тот выражал свое презрение. От того, что Келлингтон теперь имел полное право ему приказывать.

Лоусон перестал бормотать расчеты себе под нос и поднял взгляд с расчерченного мелом ломберного столика на окно, стекла которого пожелтели от табачного дыма. С конца августа в Лондоне стояла ужасная жара, но этим вечером наконец собрались тучи. Черные, толстые, похожие на пропитанные чернилами куски ваты, они грозились с минуты на минуту обрушиться на город.