Серебряные слезы
Шрифт:
Какое-то движение мелькнуло на лице Андрея, и он сказал:
– Помню! Вы – Самойленко... Я был еще ребенком, когда отец взялся за ваше дело...
– Да-да, вы правильно угадали: ваш отец защищал меня, и в результате присяжные меня оправдали.
– Вот что, – с возрастающей решительностью произнес Андрей, который давно уже он не говорил так долго. – Помогите теперь вы мне... ради отца!
–
– Достаньте мне морфия. То количество, которое позволило бы мне уйти... от нее!
Андрей имел в виду Дусю, впрочем, Самойленко, который был в курсе его истории, сразу все понял.
– Вы и так находитесь далеко от нее... м-м-м, от Евдокии Кирилловны, если я не ошибаюсь...
– Нет, она рядом, – отрывисто произнес Андрей и машинально огляделся по сторонам.
В больничном саду царило мирное спокойствие. Была как раз середина лета, на клумбах цвели цветы, пели птицы на деревьях, пациенты бродили по аллеям, многие в сопровождении сестер милосердия. Кто-то долго и весело смеялся в дальнем конце сада...
– Что вы, голубчик, сюда не пускают посторонних!
– Вы не понимаете... – И, путаясь и сбиваясь, Андрей стал объяснять, что Дуся всегда рядом с ним. Потому что она ходит по той же земле, под тем же небом, они дышат одним воздухом. А это невыносимо – ощущать прелесть любимой девушки, недоступной и жестокой. – Знаете ли вы, что красота убивает? Ее, Дусина то есть, красота убивает меня... Достаньте мне морфия!
– Здравствуйте, детки, – тихим голосом произнесла Нина Ивановна. – Как хорошо, что вы приехали...
– Мамочка, но не могли же мы допустить, чтобы ты встречала Новый год одна! – возмутился Саша.
Я заметила, что дома, у матери, он становится немного другим – чуточку инфантильнее, что ли, словно в этих стенах опять чувствует себя ребенком.
– Лиза, милая, как удивительно все получилось... – вздохнула Нина Ивановна с особым выражением, и я поняла, о чем она.
– Да, когда я ехала к вам прошлым летом, то никак не ожидала, что встречу здесь свою судьбу, – философски кивнула я.
– Дождь был... – прошептала она, садясь за стол. – Ты помнишь?
– Не дождь, а самый настоящий ливень! – энергично воскликнул Саша. – Я весь до ниточки промок... Захожу в дом и встречаю в гостях у мамы удивительную девушку!
Я покраснела, но моя будущая свекровь, кажется, ничего не заметила.
– Если бы не моя научная работа, я никогда бы здесь не оказалась, – заключила я.
– Слава Серебряному веку! – Саша истово поцеловал меня, потом Нину Ивановну.
– Нет, это все дождь... – повторила она с таинственным, значительным видом. – Ты, Лиза, хотела уехать, но осталась – из-за дождя.
Не могу сказать, что я особо разбираюсь в людях, но Нина
С первого взгляда она казалась очень старой – благодаря тому, что двигалась и говорила медленно, а голос ее едва ли превышал полушепот. Но потом я поняла, что возраст тут не имеет значения, просто у нее такая манера, такой характер – никогда и ни в чем не переступать границы полутонов.
Это я предложила встречать у нее праздники, и Саша радостно, даже как будто с облегчением, согласился. Он любил меня больше, чем мать, поэтому мне было немного совестно перед ней.
– Если тебя это не будет напрягать... – сказал он тогда.
– Господи, Саша, о чем ты? Нина Ивановна – сущий ангел...
Радовалась ли она тому, что у нее наконец-то появится невестка, или печалилась – неизвестно. Наверное, все-таки была довольна – по некоторым признакам я сделала вывод, что она против меня ничего не имеет. В высшей степени философичная женщина!
Мне нравился ее дом.
Он был старый, и внутри, над деревянными половицами, разливалось ровное тепло, незаметное и приятное. Обстановка была старой, но не бедной, а какой-то очень благородной. Вещи из прошлого, когда-то принадлежавшей предкам Нины Ивановны. Наверное, было здесь и что-то, что осталось после Андрея Калугина.
Старые венские стулья с плетеными сиденьями, круглый стол, покрытый длинной тяжелой скатертью с бахромой, красный абажур на лампе над ним, который после долгих лет презрительного забвения снова вошел в моду. На комоде, на кружевной салфетке, стояли фотографии в рамках, бюст Вольтера, темная иконка Божьей Матери в серебряном окладе, лекарства в склянках.
Я словно видела все это впервые, и чем дальше, тем сильнее дом мне нравился. Здесь жил Саша. Здесь все было пропитано прошлым, и, если напрячь воображение, можно было с легкостью представить, что сейчас на дворе какой-нибудь пятидесятый или шестидесятый год...
У Нины Ивановны было огромное количество банок, баночек и прочих сосудов, в которых хранились всевозможные варенья и соленья. Варенья припасено больше – Сашина мать была явной сладкоежкой, и мне это тоже казалось почему-то очень привлекательным.
И лишь новенький современный телевизор с внушительным экраном немного портил общее впечатление, словно напоминая о том, какой год сейчас на дворе. Но его, этого вестника третьего тысячелетия, «усмирял» мраморный пожелтевший слоник, стоявший сверху, посреди кружевной квадратной полянки, один угол которой чуть-чуть свешивался на экран.
Красный абажур бросал отсветы на все, но мне этот свет не казался тревожным вопреки распространенному мнению. Он был уютным и праздничным.
Золотой чай плескался в чашках с тонкими фарфоровыми стенками, потускневшие мельхиоровые ложечки лежали возле хрустальных розеток с вареньем, которое рубиново рдело в них...