Серебряный леопард
Шрифт:
В послании говорилось:
«Любимый, прошлой ночью в отчаянии от унижения я сказала тебе постыдную ложь. Тебе не подавали никакого яда. Я солгала, желая испытать твою верность этой немытой женщине из Сан-Северино. Не заблуждайся относительно моих дальнейших планов. Я твердо намерена заполучить тебя в качестве мужа или любовника. Клянусь Пречистой Девой, я выполню это».
Эдмунд обрушил на голову Сибиллы ужасные проклятия, поняв всю глубину ее обмана и решимости. Посмотрев на небо, он вздохнул. Пройдет еще много времени, прежде чем сядет солнце и ослабеет нестерпимая жара.
Сэр Гастон де Бон, вытянув губы, сдул тяжелые капли пота с бровей и натянул поводья.
– Тот сержант, должно быть, что-то заметил. Вон как пришпоривает коня, – сказал он.
– Множество неверных заполнили следующую долину, милорд! – прокричал всадник.
Эдмунд вздрогнул и поспешно надел свой перегретый шлем.
– Сколько же их?
– Слишком много, чтобы можно было сосчитать, милорд, – ответил сержант. – Эти турки роятся, как саранча.
Эдмунд ругнулся по поводу неспособности парня считать. «Саранча». Это могло означать и тысячу, и десять тысяч бойцов. Незамедлительно граф отправил сержанта доложить обо всем герцогу Боэмунду.
Получив донесение, Боэмунд приказал своему каравану сделать остановку на равнине, с трех сторон окруженной невысокими холмами. С четвертой стороны до самого горизонта лежало порыжелое море травы. Место для разбивки лагеря Ричард из Принципата отметил знаменем герцога Тарантского.
Более трех часов объединенные силы норманнов, французские и итальянские части наводняли равнину – пешком, на лошадях и в скрипучих повозках, запряженных волами. Слуги устанавливали палатки для своих господ. То здесь, то там вспыхивали костры для приготовления пищи. Но их было немного, так как на топливо шел высохший на солнце помет. А стада были давно уже угнаны неверными.
Глава 5 ДОРИЛЕУМ I
Живой, беспокойный Торауг и темнобородый византийский сержант Феофан много раз вступали в сражения с сельджуками. Они хорошо знали их коварство и все повадки. Поэтому им казалось почти безумием, что такая громадная армия остановилась на ночь под защитой лишь небольших сторожевых постов, к тому же расположенных наугад.
– Уж эти мне гордые, надменные дураки! – возмущался сэр Этельм, деловито расчищая место вокруг положенного на земле седла. – Они хвалятся, что каждый из них может прикончить дюжину турок. Но вернее всего им ночью перережут глотки, а души их отправятся в чистилище.
Обосновавшись на юго-восточном краю громадного бивака, объединившего около шестидесяти тысяч человек, отряд отошел ко сну. Спали чутко. По крайней мере, бдительные норманны, которыми командовал бывший наемник, сэр Ральф де Морон, непрерывно сменяли друг друга на страже.
К полуночи низкий туман, поднявшийся с небольшой речки, питавшей болото, клубами окутал спящее войско франков.
– Милорд, если дети шайтана намереваются нанести удар завтра, то они сделают это до рассвета, – тихо сказал Торауг, потряхивая серебрившейся от влаги бородкой.
– То же говорят сэр Уильям и сэр Этельм, – ответил Эдмунд. – Поеду-ка я поищу милорда Боэмунда.
Он поднялся с расстеленных на голой земле плаща и тонкого одеяла с некоторой неохотой. Едва на северо-востоке слегка проступили контуры холмов, он поднял Герта, и они вместе отправились на поиски палатки Боэмунда.
Повсюду в полном беспорядке спали на земле люди и животные. Со всех сторон из темноты несся громкий храп; никто не проснулся, даже не поднял головы – после длительного тяжелого перехода усталые крестоносцы спали мертвым сном. Только где-то плакал больной ребенок да сонно лаяли собаки…
Наконец перед Эдмундом и его оруженосцем возник знакомый штандарт, свисавший с наконечника копья. Это был красно-желтый флаг Сан-Северино.
Несколько человек вскочили на ноги. С угрозами схватились за оружие. В полусвете Эдмунд с удивлением узнал широкие плечи молодого Робера де Берне и злобное обличье сэра Вольмара из Агрополи. Отпрянув в сторону, Эдмунд пришпорил лошадь и с кличем крестоносцев: «Так хочет Бог!» – поскакал дальше. Перед высоким шатром герцога Боэмунда все еще ярко пылали факелы и поблескивали стальные доспехи. Вероятно, еще кому-то было не по себе из-за недостаточной охраны, и он готовился покинуть лагерь. Беспокойным оказался граф Танкред. При свете факелов его русая голова отливала червонным золотом. Вскочив на коня, он приводил в готовность свой щит.
– Говорю вам, граф Ричард, по обе стороны от нас долины кишат неприятелем. Я только что прикладывал ухо к земле. Мне показалось, будто под землей грохочет гром.
– Ну и что из этого? – зевнул дочерна загорелый рыцарь. – Разве Бог и его ангелы не на нашей стороне? Добрый епископ из Ариано говорил об этом вчера вечером. Кроме того, наши мечи тяжелее и длиннее, чем у почитателей дьявола. И наше оснащение значительно лучше.
– Пусть турки скачут где им угодно, – прорычал Пейн Певерел, знаменосец из Нормандии. – Как только начнется битва, они не выдержат нашего натиска. Они никогда не выдерживали его. И никогда не выдержат.
К счастью, ночью никто не напал на лагерь. Когда взошло солнце, стало видно, что на окружавших долину холмах не было ничего опаснее вспугнутых газелей и серых шакалов, шнырявших среди скал.
Где-то вдали запели походные волынки. Затрубили рога. Все больше и больше запыхавшихся дозорных приносилось в лагерь. Казалось, что со всех сторон были замечены густые скопления турецких лучников. Рыцари Креста издавали радостные клики – близился час расплаты. Норманны были полны уверенности в себе.
Не успев даже перекусить, воины различных рангов хватались за оружие. Многие обращались к священникам, желая покаяться в грехах, чтобы вступить в битву с чистой совестью. Другие же отходили в сторону. Преклонив колени перед воткнутым в землю мечом, они молча молились о том, чтобы в битве им сопутствовала удача.
Еще более исхудавший и похожий на святого отшельника брат Ордерикус ходил по лагерю, готовый исповедовать всякого, кто желает получить отпущение грехов. Никто из саксонцев или викингов не пошел на это. Не исповедовались ни Торауг, ни Феофан. В какой-то степени они придерживались греческих обрядов.