Серебряный порт. Катрин
Шрифт:
Повар "Архистар" был личностью примечательной - он единственный на корабле имел маленький животик, за что матросы прозвали его Обжорой. Но кок Пиррет на это не сердился, объясняя насмешникам, что живот у него не от еды, а от недостатка движения. Матросов кормил он исправно и следил, чтобы продукты на матросском и на капитанском столах водились разнообразные. Было коку уже лет пятьдесят, но малый был расторопный, к тому же опрятный и добродушный. Кок Пиррет имел только одну странность - он свято верил в белую магию, связанную с таинственными свойствами чисел, планет и трав, и суеверных матросов это поначалу в
На "Архистар" имелись пушки - по четыре 24-х фунтовых орудия на каждую сторону и одна вертлюжная. Такое вооружение, конечно не годилось для крупных морских боёв, но прекрасно подходило для отражений возможных пиратских абордажей.
Канонир Хоксли, он же корабельный кузнец, своими корявыми, но умелыми руками содержал пушки шхуны в исключительно отменном состоянии. Был он глуховат, а к выбору собеседника, как считали матросы, подходил весьма придирчиво: он разговаривал не со всеми людьми. С некоторыми - скажет слово, и отойдёт с тем, чтобы больше уже совсем не подходить без надобности. Но он охотно говорил с капитаном, шкипером и боцманом - как считали матросы, потому что это было начальство. Поэтому матросы его недолюбливали. Канонир Хоксли был кряжистый, ещё не старый угрюмый человек, с сильными руками и мосластыми кулачищами, крепость которых проверил на себе не один новичок, только-только нанявшийся на "Архистар".
Всего на шхуне было 28 человек. Всех их, дорогой читатель, я описывать не берусь, думаю, что с ними вы вполне сможете познакомиться позднее. Скажу только, что поведение у матросов было свободным и не скованным, глаза их были в меру любопытны, а с мистером Трелони (пассажиром и родственником кораблевладелицы) они держались с тем суровым изяществом и небрежной почтительностью, которые отличают поведение многих моряков...
Шхуна "Архистар" неслась по волнам, шум и беготня на палубе почти стихли, как вдруг...
– Боц-ман-мать-твою!
– загремел капитан, что есть мочи, хотя боцман Джонс стоял в двух шагах от него.
– Почему кливер полощет, как мочалка у бабы?..
– Виноват, сэр!
– заорал в ответ боцман, и, хотя кливер не полоскал, потому что шхуна шла круто по ветру, резво побежал к матросам.
– Эй вы, дохлые крысы!
– грозно закричал он им.
– Чучела замороженные, юферсом-вас-зацепи! Почему кливер полощет, как мочалки у ваших баб?
И если в голубых глазах капитана прыгали и дурачились чертенята, то у боцмана в каждом чёрном глазу скакало по два огромных весёлых беса, которые и кинулись на матросов. А матросы врассыпную бросились по палубе, рванули, кто куда и наверх, чтобы там, наверху, висеть на вантах и смотреть на море.
Это были первые минуты плаванья, и тот, кто никогда не ходил под парусом, у кого не начинала вдруг качаться под ногами палуба, кто не слышал крики чаек, провожающих корабль, тот никогда не поймёт всей радости первых минут встречи с открытым морем. Прощай, земля!.. Впереди неведомые острова, шторма и выматывающая качка, болезни и смертельные опасности, и не все вернутся обратно, но сейчас был праздник, общий праздник сильных и смелых мужчин, объединённых общей судьбой.
А капитан между тем посмотрел направо, посмотрел налево, из-под брови глянул вверх, а потом вдруг выдал такую дробь коваными каблуками по настилу квартердека*, что рулевой Скайнес от неожиданности обернулся, почти выпустив штурвал диаметром чуть ли не в рост человека, но встретив вопросительный взгляд капитана, повернулся обратно.
Капитан танцевал фламенко - традиционный танец испанской Андалусии, своими корнями уходящий в мавританскую и цыганскую культуру ХV века, танцевал со всей страстью и пылом, на которые только могло быть способно его молодое сердце. Он то наступал на невидимую партнёршу, отбивая ритм каблуками, то мягко отступал от неё, и стан его выгибался, ладони отбивали темпераментный ритм, а левая белёсая бровь капризно изогнулась. Ах, если бы его видели сейчас десять прекрасных испанок... Да что десять? Сто прекрасных волооких красавиц, то все они, не раздумывая ни на долю секунды, тут же бросились бы в объятия такого танцора-байлаора.
А капитан вдруг замер в каком-то па, потом хлопнул рулевого по плечу, глянул на компас, сказал "так-держать" и пошёл к себе в каюту.
Гамаки капитан не любил, у него в каюте, несмотря на тесноту, было сооружено дощатое ложе. В гамаках спали матросы, потому что "Архистар" был торговый корабль, а не прогулочный, и места для всех было мало. Да и в ту пору матросы на любом корабле спали в гамаках, причём спали в две смены: когда одна смена несла вахту, вторая в это время отдыхала.
Тут же, на корме, размещались каюты доктора и мистера Трелони, чем последний был исключительно доволен - так он постоянно находился под присмотром медицинской науки.
****
Войдя к себе, капитан швырнул треуголку в сторону, как был в сапогах, повалился на койку, потянулся счастливо, мечтательно полежал некоторое время, а потом, не заметив как, уснул.
Когда он опять вышел на палубу. Возле квартердека, в укромном местечке, сидел доктор Легг и, вытянув перед собой одну длинную ногу, сосредоточенно читал какую-то книгу. Под стеснительной внешностью доктора Легга скрывалось пылкое и любвеобильное сердце, но с женщинами ему не везло, поэтому капитан, зная немного доктора, не исключал возможности, что тот читает сейчас о женщинах.
– Что читаете, доктор?
– полюбопытствовал капитан.
– Платона, диалог "Тимей", - односложно ответил тот, не поднимая глаз от книги.
– И что он там пишет?
– Он пишет, что "прежде всего надо различать: что всегда существует и никогда не становится, и что всегда становится, но никогда не существует".
Доктор поднял глаза и рассеянно посмотрел на капитана.
– Сильная мысль, - сказал тот. - А о чём это?
– Вот я тоже хочу понять, - пробормотал доктор и опять погрузился в чтение, при этом он левой рукой пощипывал свой рыжий бакенбард, и со стороны казалось, что он специально делает его пушистее.
Тут они услышали крик вперёдсмотрящего:
– Корабль прямо по курсу!
Все встрепенулись, побежали и увидели на расстоянии полумили, а то и меньше, корабль. Капитан посмотрел в подзорную трубу: это была небольшая двухмачтовая шхуна, которая шла под гротом и двумя кливерами. Она держала курс на зюйд-вест. Затем шхуна всё больше и больше стала отклоняться к западу, а потом вдруг повернулась прямо против ветра и беспомощно остановилась с повисшими парусами.
– Какая-то странная шхуна, - пробормотал капитан, вглядываясь в зрительную трубу.