Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И
Шрифт:
Не особенно ловкий в движениях, как и многие излишне упитанные люди, хорошо понимавший, что он „не вполне свой“ в среде больших артистов, художников и писателей, Зимин держался всегда с большим внутренним тактом, не подчеркивая никогда своего меценатского положения. Он не был особенно разговорчив. Но когда беседа „соскальзывала“ на темы искусства, Зимин как-то оживлялся. Иногда в его рассказах было очень много занимательных сведений, имевших самое непосредственное отношение к московской художественной жизни» (В. Лобанов. Кануны).
«У Сергея Ивановича Зимина было красильно-пунцовое дело. Делом ведал его сводный брат от первого брака отца. Сергей Иванович кончил Московское коммерческое училище, но торговлей сам не занимался. Любил с малых лет
Так создавалась труппа. Спектакли 1904 года давали в Кускове. На следующий сезон перебрались в Москву, в „Аквариум“, 1905–1906 годы играли в Никитском театре.
…В театре Зимина проходили первые гастроли Баттистини и красавицы Лины Кавальери. И наконец труппа получила постоянное место в Солодовниковском театре (на Большой Дмитровке…), где до этого была опера Саввы Ивановича Мамонтова. Там работали Ф. Шаляпин и художники: В. Серов, К. Коровин, М. Врубель.
…Однажды в театре меня остановил Зимин и спросил: „Что ты ответишь, если тебя спросят, у кого ты служишь?“ „Отвечу: в опере у Сергея Ивановича Зимина“. – „Вот и не так. Надо ответить: в лучшей частной опере в России, у Зимина, а кто знает Зимина, тот знает, что меня зовут Сергей Иванович“. Тут он внимательно осмотрел мое более чем скромное одеяние: „А кто тебе поверит, глядя, как ты одет, что ты служишь у Зимина? Ну, вот что! Поди к «Жаку» и скажи, чтобы тебя приодели“, – и пошел дальше. Я стоял и думал, как мне быть.
Модный магазин „Жак“, один из лучших в Москве, помещался на углу Петровки и Столешникова переулка и торговал английским товаром. Там одевались только очень богатые люди. Ко мне подошел М. Дысковский, тогда молодой солист балета, всегда очень хорошо одетый, и спросил, что я стою, как столб. Я передал разговор с Сергеем Ивановичем, он ответил, заикаясь: „Вот здорово, иди! Меня тоже к «Жаку» посылал несколько раз Сергей Иванович. Только скажи, чтоб тебя приодели“.
Приодели! Но на какие же деньги? Хотя я и получал жалованье, но не такое, чтоб одеваться у „Жака“. Делать нечего. Иду. Долго стою у витрин, боясь войти…Робко вхожу. Двигаюсь от прилавка к прилавку, разглядывая разложенные предметы. Наконец меня замечает приказчик: „Тебе что здесь надо?“ Я отвечаю, что Сергей Иванович Зимин прислал „приодеться“. Приказчик вдруг делается очень любезным, берет меня под руку и ведет в кабинет, где, дымя трубкой, сидит важный господин. Приказчик объясняет, что меня прислал Сергей Иванович „приодеться“. Важный взглянул на меня, улыбнулся: „Ну, что ж, одень“. Подъемная машина подняла меня на второй этаж, и через час я одет во все новое, от носков до шляпы. Но этот час доставил мне много мучений. С появлением на мне каждого нового предмета я делался все мрачнее. Чем буду платить? Как выберусь из магазина?
Но вот на руке пальто, туалет закончен. Приказчик в несколько бумаг брезгливо завернул снятое с меня, завязал крепкой бечевкой и двумя пальцами на вытянутых руках передал мне: „Теперь у Вас все, до свидания“. – „А как же деньги?“ – „Не надо. Раз Сергей Иванович прислал и велел «приодеть», он и заплатит. Вы не первый“.
…В театре Сергей Иванович, увидев меня, сказал: „Вот теперь поверят, что служишь у меня!“
…Как-то Сергею Ивановичу несколько ведущих актеров и дирижер Е. Плотников не советовали ставить какую-то оперу, говоря, что она не даст сборов. Сергей Иванович ответил: „Вот сяду в ложу один и при пустом зале будет полный сбор, только пойте и играйте хорошо“. Оперу поставили, а Сергею Ивановичу в ложу одному не пришлось садиться: сборы были хорошие» (В. Комарденков. Дни минувшие).
«Делам своего оперного театра С. И. Зимин предавался с огромным энтузиазмом. В этом рыхловатом, очень полном человеке было и что-то по-детски капризное, и чисто купеческое упрямство. Но свой театр он вел диктаторски и всегда был самостоятелен в своих настроениях. Зимин вкладывал в оперу массу денег. У него были свои пристрастия, свои любимцы в труппе, он обладал великолепным чутьем, позволявшим ему из года в год открывать новые таланты. Большинство певцов предреволюционных лет прошло через Оперу Зимина. Там происходили их дебюты, там узнавала их Москва, там шли первые этапы их развития. Многих из дебютантов Зимин отправлял в Италию для завершения музыкального образования. В России Зимин был тесно связан с рядом музыкальных учреждений. Он всегда был очень хорошо настроен к молодым певцам, умел отыскивать их по всей России (певицу Ф. С. Мухтарову он нашел в каком-то хоре), давал им образование, финансовую поддержку, но не щадил их, использовал на износ, и, часто еще не окрепших, не окончивших свое музыкальное образование, бросал на огромную работу, не считаясь с их реальными возможностями. Его подход к певцам оставался коммерческим: я тебя вспоил-вскормил, и ты мне отдай на двести процентов. Поэтому у него нередко быстро изнашивались первоклассные голоса» (П. Марков. Книга воспоминаний).
ЗИНОВЬЕВА-АННИБАЛ (урожд. Зиновьева, во втором браке – Иванова) Лидия Дмитриевна
Прозаик, драматург, хозяйка литературного салона. Роман «Тридцать три урода» (СПб.,1907); сборник стихов и прозы «Корабли» (М., 1907); сборники рассказов «Трагический зверинец» (СПб., 1907), «Нет!» (Пг., 1918). Вторая жена Вяч. Иванова. Ее памяти посвящен сборник Вяч. Иванова «Cor ardens».
«Лидию Зиновьеву-Аннибал мне когда-то описывали как „могучую женщину с громким голосом, швыряющую каждому под ноги Диониса“. Она напоминала сивилл Микеланджело, в посадке ее головы было что-то львиное; сильная, прямая шея, смелый взгляд, маленькие прижатые уши также усиливали сходство со львом. Но самым своеобразным в ней были ее краски: волосы белокурые, с розовым отливом, а кожа смуглая, что придавало особый блеск белкам ее серых глаз. Она была потомком абиссинца Аннибала, известного арапа Петра Великого, из рода которого происходил и Александр Пушкин. Лидия и в повседневной жизни носила тунику и драпировала свои большие красивые руки тогой. Сочетание тонов было очень смелым.
…Комната Лидии… была оклеена ярко-оранжевыми обоями. Там находились только две очень низкие кушетки и удивительно высокий сосуд из дерева, пестро раскрашенный, где она хранила свои рукописи, свернутые в рулоны…Все женщины нашего круга в то время держали по крайней мере кухарку, Лидия же все делала сама наряду со своей литературной работой и постоянными приемами, потому что не переносила в доме присутствия человека, не разделяющего полностью с ним их жизни.
Придя к ним, я почувствовала себя зайчонком, попавшим в берлогу к двум львам. Я видела, что Лидия по темпераменту и оригинальности не уступает своему мужу [Вяч. Иванову. – Сост.]. Они встретили меня с необычным интересом; обоим был присущ этот интенсивный интерес к людям. „Мы с Вячеславом, – сказала Лидия, – любим видеть сны на лицах людей“.
…В разговоре она сначала как бы пыталась нащупать почву, потом высказывалась неожиданно метко. Речь же Вячеслава была законченной по форме, мысли чеканные, почти по-византийски витиеватые фразы пылали то восторгом, то негодованием. Между этими связанными друг с другом людьми я всегда чувствовала творческую напряженность, поединок. Сегодня я убеждена, что именно женщина обладала в этом союзе духовной субстанцией, он же лишь придавал ей художественную и идейную форму. Там, где она поддавалась его замысловатым спекулятивным умозаключениям, часто служившим его страстям, она оказывалась на ложном пути; так как не только более слабые натуры, но и она, для которой много значила истина, бывала ослеплена исходившим от него многоцветным сиянием. Я и сейчас слышу ее слова: „В конечном счете Вячеслав всегда прав“, и это она сказала в момент, когда это утверждение требовало от нее величайшей жертвы» (М. Сабашникова. Зеленая змея).