Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей
Шрифт:
– Правда!
– Догадались? Как я рада! Я сразу увидела, что вы меня поймете. Как же вы это узнали?
– Ты знакома с мальчиком-месяцем?
– Ты так легко ходишь!
– У тебя такие глаза, такое сердечко!
– И такие волосы.
– Ты по ночам не спишь, ты ничего не ешь, у тебя…
– Ты такая чудная!
– Мальчики мои! Ты, Кира, – золото, ты, Женя, – бриллиант! вы оба – аметистовые сердечки, как у меня на шее!
– А другие знают, что ты волшебница?
– Никто не знает.
– Даже Лена?
– И она не знает, – только вы, мои золотые, серебряные мальчики. Недаром у вас аквамариновые глаза. Это такой драгоценный камень цвета морской воды.
– Ты любишь море?
– Вы любите стихи,
Мара кончила. Имя морское, душа морская, – может быть, она русалка?
– Ты русалка, Мара?
– Я все – и волшебница, и русалка, и маленькая девочка, и старуха, и барабанщик, и амазонка, – все! Я всем могу быть, все люблю, всего хочу! Понимаете?
– Конечно, ты волшебница!»
Каждодневная жизнь требовала определенных усилий по ее обустройству. Нужно было налаживать совместный быт и бытие. И снова она пишет своему Максу, делясь планами и перспективами – тем, что уже сделано и что еще только предстоит.
«…завтра мы переезжаем на новую кв<артиру> – Сережа, Лиля, Вера и я.
У нас с Сережей комнаты vis 'a vis [3] , – Сережина темно-зеленая, моя малиновая. У меня в комнате будут: большой книжный шкаф с львиными мордами из папиного кабинета, диван, письменный стол, полка с книгами и… и лиловый граммофон с деревянной (в чем моя гордость!) трубою. У Сережи – мягкая серая мебель и еще разные вещи. Лиля и Вера устроятся, к<а>к хотят. Вид из наших окон чудный – вся Москва. Особенно вечером, когда вместо домов одни огни».
3
Напротив (фр.).
Конец октября 1911 года – хлопоты по обустройству нового жилья. Марина постепенно приходит к мысли, которая определит все ее мироощущение в последующие годы. Эта мысль о том, что отныне – семья на ней. И многое придется делать самой, не обращаясь к Сереже, с его хрупким здоровьем и беспомощностью.
М.И. Цветаева – М.А. Волошину
Москва, 28-го октября 1911 г.
Дорогой Макс,
У меня большое окно с видом на Кремль. Вечером я ложусь на подоконник и смотрю на огни домов и темные силуэты башен. Наша квартира начала жить. Моя комната темная, тяжелая, нелепая и милая. Большой книжный шкаф, большой письменный стол, большой диван – все увесистое и громоздкое. На полу глобус и никогда не покидающие меня сундук и саквояжи. Я не очень верю в свое долгое пребывание здесь, очень хочется путешествовать! Со многим, что мне раньше казалось слишком трудным, невозможным для меня, я справилась и со многим еще буду справляться! Мне надо быть очень сильной и верить в себя, иначе совсем невозможно жить!
Странно, Макс, почувствовать себя внезапно совсем самостоятельной. Для меня это сюрприз, – мне всегда казалось, что кто-то другой будет устраивать мою жизнь. Теперь же я во всем буду поступать, к<а>к в печатании сборника. Пойду и сделаю. Ты меня одобряешь?
Потом я еще думала, что глупо быть счастливой, даже неприлично! Глупо и неприлично т<а>к думать, – вот мое сегодня <…>
Марина собирается венчаться с Сергеем. Ее отец отнесся к предстоящему венчанию как к сумасбродству подросшей дочери. Ни у него, ни у других родственников не мог вызвать восторга тот факт, что жених и невеста слишком юны и к тому же не окончили гимназии. В письме к своему неизменному адресату Волошину (которого она приглашала на свадьбу и видела в качестве шафера) Цветаева жаловалась:
«На свадьбе будут все папины родственники, самые странные. Необходим целый полк наших личных друзей, чтобы не чувствовать себя нелепо от пожеланий всех этих почтенных старших, к<отор>ые, потихоньку и вслух негодуя на нас за неоконченные нами гимназии и сумму наших лет – 37, непременно отравят нам и январь, и 1912 год.
Макс, ты должен приехать!».
Беседа же с отцом, которого она боялась, закончилась, по словам Цветаевой, «Разговором в духе всех веков!».
«Разговор с папой кончился мирно, несмотря на очень бурное начало. Бурное – с его стороны, я вела себя очень хорошо и спокойно. – «Я знаю, что (Вам) в наше время принято никого не слушаться»… (В наше время! Бедный папа!)… «Ты даже со мной не посоветовалась. Пришла и – „выхожу замуж“!»
– «Но, папа, к<а>к же я могла с тобой советоваться? Ты бы непременно стал мне отсоветовать».
Он сначала: «На свадьбе твоей я, конечно, не буду. Нет, нет, нет».
А после: «Ну, а когда же вы думаете венчаться?»
В связи с предстоящим замужеством Цветаева в конце 1911 года покинула свой дом в Трехпрудном переулке. На одном из стихотворений Цветаевой, написанном в ту пору и посвященном мужу, стоит остановиться. В нем она как бы задает образ будущей семейной жизни и просит мужа не требовать от нее разумности.
Все твое: тоска по чуду,Вся тоска апрельских дней,Все, что так тянулось к небу,Но разумности не требуй.Я до смерти будуДевочкой, хотя твоей.Милый, в этот вечер зимнийБудь, как маленький, со мной.Удивляться не мешай мне,Будь, как мальчик, в страшной тайнеИ остаться помоги мнеДевочкой, хотя женой.С момента семейной жизни начинается один из самых счастливых и благополучных периодов в судьбе Марины Цветаевой. Она молода, красива, у нее любимый муж, и ее охватывает желание поехать за границу… Скучной обывательской жизни она предпочитает во всем – романтику и высокий лад души.
М.И. Цветаева – М.А. Волошину
Петербург, 10-го января 1912 г.
Милый Макс,
Сейчас я у Сережиных родственников в П<етер>бурге. Я не могу любить чужого, вернее, чуждого. Я ужасно нетерпима.
Нютя – очень добрая, но ужасно много говорит о культуре и наслаждении быть студентом для Сережи.
Наслаждаться – университетом, когда есть Италия, Испания, море, весна, золотые поля…
Ее интересует общество адвокатов, людей одной профессии. Я не понимаю этого очарования! И не принимаю!
Мир очень велик, жизнь безумно коротка, зачем приучаться к чуждому, к чему попытки полюбить его?
О, я знаю, что никогда не научусь любить что бы то ни было, просто потому, что слишком многое люблю непосредственно!