Серенада для шефа
Шрифт:
– Ну вы даете, Зоя Семеновна, бред какой-то.
– Да вот же, запись пятнадцатого, Киселева М.Е.
– Ой, ужас какой, с того света!
– Не знаю, девочки, с того или с этого, а неприятности у меня точно будут.
Хоронили на Северном. Сначала долго ждали автобуса у проходной, потом ехали в морг, потом в морге ждали, когда вынесут. Шел дождь, потом дождь со снегом. На кладбище потащились по грязи в самый дальний конец, потом долго смотрели, как роют могилу.
Зонтик уже не спасал, ноги тоже сразу промокли. Надежда с тоской смотрела по сторонам. Вот тетки какие-то суетятся в черных платочках, родственницы наверное. А родители все
В сапоге хлюпнуло. О, господи, когда же это кончится!
Наконец все венки и цветы были уложены, народ потянулся к выходу. Надежда поравнялась с заплаканной Олей.
– Оленька, извините меня, я с Марининой работы. Вы, я так понимаю, близкая ее подруга?
– С первого класса, – всхлипнула Оля.
– У меня к вам просьба. Я на этой неделе буду Маринины вещи разбирать, там остались какие-то мелочи, книжки, фотографии, мне к родителям как-то неудобно обращаться, может быть, я бы вам это передала? А вы потом сами решите, что родителям отдать, а что себе на память оставить. Вы работаете?
– Работаю и учусь в ЛИТМО на вечернем.
– Так я вам позвоню и встречу как-нибудь после работы. Давайте ваш телефон.
Стеснительная Оля не смогла отказать.
В пятницу до обеда обсуждали похороны. Полякова с Пелагеей, конечно, и на поминки потащились, перезнакомились со всеми родственниками и бог знает что там наболтали. Между прочим, рассказали, что отец к концу сильно опьянел, плакал, говорил о каком-то звонке из консультации в четверг вечером и что когда он в пятницу туда пошел выяснять, что там с Мариночкой было, они там с ним и разговаривать не стали: мы, мол, справок не даем. Так он этого так не оставит, в прокуратуру пойдет, если милиция не поможет, а дальше они ушли, потому что он совсем разбушевался.
После обеда начальник вернулся из милиции. Подошел к Надеждиному столу, постоял, посмотрел на умиравшую от любопытства Полякову, пожал плечами и вышел. Надежда выждала три минуты, взяла грязную посуду, оставшуюся после одиннадцатичасового чая, и тоже вышла. Начальник стоял в коридоре у стенда «Наши достижения» и внимательно читал прошлогоднюю статью о научной организации труда.
– Ну что, Сан Саныч? Как там дела?
– Да ничего пока. Следователь спокойный, не въедливый. Вопросы задавал чисто формальные.
– А насчет ссоры шестого числа?
– Я рассказал все как было. Да, застал ее в кабинете, да, ругал, за дело. Я начальник, имею право.
Из двери выглянула Полякова, посмотрела подозрительно.
– Сан Саныч, возьмите мой телефон в журнале и, если будет необходимость, позвоните мне в выходные.
– А вы – мне.
Надо же, он, оказывается, улыбаться умеет!
Полякова заглянула в туалет, остановилась у раковины.
– Надь, ну что там в милиции?
– Понятия не имею!
– А что он сказал-то тебе?
– Сказал, что депремирует тебя на пятьдесят процентов за хамство начальнику!
В выходные начальник не позвонил, и Надежда решила не навязываться. В понедельник с утра она занялась лаборантскими делами: заполнила табель, требования на комплектующие, потом позвонили антеннщики насчет задания, потом из первого отдела, потом – из расчетного, и к вечеру от этой беготни она совершенно ошалела, так что смогла заняться Марининым столом только во вторник.
Так, в этой половине все по работе: увольнительные, бланки на табель, папки: инвентаризация, ведомости; порядка, конечно, нет, но разобраться можно. А в этой – личные Маринины вещи: чашка, щипцы для завивки, туфли. Это все надо Оле отдать. Вот в ящике карандаши, ручки, зеркалец три штуки, пинцет, чтобы брови выщипывать, сережка серебряная, недорогая, одна почему-то. Потеряла где-то вторую. Аскорбиновая кислота в таблетках – понятно, тошнило беднягу сильно на втором месяце. А вот – надо же! – туалетная вода для мужчин французская, коробка не распечатана. В подарок, наверное, кому-то приготовила, но не отцу же! Тоже надо отдать, не выбрасывать же такую дорогую. Книжки какие-то, учебник английского. Надежда заглянула, нет ли штампа. Нет, не из их библиотеки, значит, надо отдать. Вот в последнем ящике документы: профсоюзный билет, комсомольский, фотографий пачка, вот школьные еще – Надежда узнала Олю, вот летние на даче. Кто же тут Маринкин хахаль-то? Нет, не то все, ребята там все молодые, почти мальчишки, а Маринка искала себе кого пошикарней. Может, женатый кто у нее был? Да, вот еще записная книжка и ключ какой-то.
Надежда пролистала записную книжку. Фамилии, еще в школе записанные детским почерком – что тут найдешь? А ключ от дома, что ли? Вряд ли. Ключ обычный, от французского замка, кто же в наше время входную дверь на один французский замок запирает? У них в лаборатории похожий замок, так, когда дверь случайно захлопнулась, Стас-механик этот замок простой шпилькой открыл. Ненужный какой-то ключ. И надо кончать с этим барахлом, и так себя уже мародером чувствует. Надежда собрала вещи в пакет, документы завернула отдельно, все мелочи сунула в ящик с карандашами, рука не поднялась выбросить, потом, когда уж сорок дней пройдет.
Евгений Петрович Киселев заглянул в дверь:
– Можно?
Следователь поднял голову от бумаг.
– Я вас вызывал?
– Нет, но я узнать…
– А, Киселев, потерпевший. Что вы хотите?
– Узнать хочу, как дело двигается, когда вы мне скажете, кто дочку мою убил.
– Ну, гражданин Киселев, об убийстве и речи не было, думали, самоубийство, да и то…
Следователь с сомнением покрутил головой.
– Так ведь начальник ее…
– Ну что начальник, что начальник? Допросил я его, ну отругал он ее утром! Кстати, за дело, если не врет. – Следователь вздохнул. – Да если бы все, кого начальство ругает, с крыши сигали, у нас и народу бы никого не осталось, в транспорте бы свободней стало.
– Так ведь нет на свете дочки-то!!!
– Ты погоди, – следователь заглянул в дело, – ты погоди, Евгений Петрович. – У следователя была такая привычка – после первых двух фраз он начинал называть собеседника на «ты». Разумеется, на вышестоящее начальство это не распространялось. – Ты мне вот что скажи: установлено, что ушла она с работы не позже четырех, а врач сразу же определил, что смерть наступила от семи до одиннадцати. Где она три часа была и с кем?
– Не знаю.
– А не могла она, – следователь помялся, – ну предпраздничный день, компания веселая, выпили там, а потом она… ну, оступилась случайно и…