Серенгети не должен умереть
Шрифт:
Майлс Тернер живет вместе со своей молоденькой женой Кай в старом глинобитном доме лесничества у подножия горы Банаги. Случается, что у него бывает плохое настроение – это во время приступов жестокой малярии. Тогда ему хочется уничтожить и себя, и всех вокруг. Но там, где требуется его помощь, он появляется как из-под земли. С пятнадцатилетнего возраста Майлс начал каждый вечер записывать в блокнот свои наблюдения за животными. Поэтому всему, что он рассказывает, безусловно, можно доверять.
Попробуйте как-нибудь понаблюдать за собой, и вы обнаружите, как в происшествии, которое вы охотно пересказываете по нескольку раз, опасность постепенно все увеличивается, расстояния сокращаются, а скорость возрастает, и притом совершенно
Многие наблюдения, которые я привожу в этой книге, сделаны Майлсом. Сейчас ему тридцать восемь лет, а в Кению он приехал, когда ему было три года. У его отца в районе Румурути была скотоводческая ферма. Уже в девятилетнем возрасте Майлс получил в подарок ружье и отправился стрелять зебр. В те времена их там было такое же множество, как сейчас здесь, в Серенгети. Теперь же там не встретишь ни одной. Дело в том, что фермеры рассматривали зебр и гну как вредителей, поедающих на пастбищах корм, предназначенный для их коров. По этой же причине и маленький Майлс отстреливал зебр, притом пулями; они прошивали такую полосатую лошадку насквозь и после этого уходили еще далеко в землю. У зебры отрезали хвост и сдавали, за что правительство выдавало премию в размере одного шиллинга.
Школу Майлс посещал в Найроби, столице Кении. Затем работал в качестве «white hunter» [5] . Он сопровождал туристов-охотников во время сафари. Но в скором времени ему это дело осточертело.
Многие лесничие африканских национальных парков были прежде, как и он, профессиональными охотниками, но впоследствии приходили к выводу, что животных лучше охранять, чем убивать. В своей компании «Сафари» Майлс и познакомился с Кай, служившей там секретаршей, и теперь эти двое уже в течение нескольких лет отлично хозяйничают там, где мало воды и много пыли, в окружении львов, мамб и зебр.
5
В переводе с английского буквально – «белый», здесь – «профессиональный охотник». (Примеч. перев.)
В Европу Майлс впервые выбрался в тридцатилетнем возрасте. Легко себе представить ощущения человека, попавшего из дебрей Африки сразу в такой огромный современный город, как Лондон. Точно так же как нас глубоко поражают львы, разгуливающие вокруг нашей постели, так Майлсу казались чем-то необычным толпы людей на улицах, яркие витрины, театры, высокие дома, теснящие с двух сторон узкие улочки.
Я не имею возможности проводить в Африке больше нескольких недель, потому что я в первую очередь все-таки директор зоопарка. Правда, Михаэль остается дольше, но важно, чтобы здесь постоянно, круглый год, жили такие внимательные сотрудники, как Майлс и другие добрые друзья парка. Они ведут для нас записи, в которых отмечают, где они видели такое-то меченое животное и что еще происходило за время нашего отсутствия.
Крупные антилопы канны здесь, в Серенгети, не подпускают к себе ближе чем на 500—600 метров, после чего они тотчас же пускаются в галоп. Только много позже мне удалось выяснить, почему это происходит.
А вот вести наблюдения за львами, наоборот, очень просто, не труднее, чем в зоопарке. К ним можно приблизиться и на 30 метров, и на 20, и на 5, и, если угодно, даже на метр. Лишь бы вы сидели в машине. Подобная ситуация всегда необыкновенно волнует.
Сегодня нам совсем не хочется заниматься львами; мы собираемся из нашего ярко раскрашенного вездехода пострелять в томми, конечно наркотическими зарядами. Но внезапно обнаруживаем, что окружены: впереди два льва, сбоку две львицы, сзади еще одна большая львица, которую мы, проезжая, даже не заметили в траве. Она медленно поднимается, но смотрит застывшим взглядом мимо нас, в сторону высохшего русла реки. Там пасется одинокий козлик томми. Львица медленно направляется к нему. В тот момент, когда он поднимает голову, она моментально застывает на месте, даже поднятая лапа повисает в воздухе; но вот козлик снова опускает голову и продолжает пастись.
Те два льва, впереди, тоже подкрадываются к козлику. При этом они проходят в трех метрах от нас, один даже совсем рядом, так что я могу до него дотронуться, вытянув руку из окна нашей машины. Я издаю легкий свист, но лев даже не оглядывается в мою сторону: все его внимание сосредоточено на добыче.
Итак, эти львы с трех сторон подкрадываются к ничего не подозревающей газели. Но вот у затаившегося с четвертой стороны молодого льва со смешно торчащей в разные стороны еще не отросшей гривой лопается терпение: хотя расстояние еще явно слишком велико, он вскакивает и бросается к козлику. А тот, конечно, тут же убегает.
Будь я старым львом, я бы в подобном случае залепил такому олуху пару затрещин. Но львы так не поступили. Каждый из них невозмутимо улегся там, где стоял.
Мы подъехали к одному из них на расстояние в восемь метров. Человеку очень тягостно сознавать, что кто-то, пусть даже лев, не обращает на него никакого внимания, словно он пустое место. Я открываю дверцу и вылезаю. Тогда лев поднимается, грозно рычит и делает мне навстречу несколько шагов. Разумеется, я тут же благоразумно исчезаю в машине.
Если лев нападает на вас в открытой местности, нужно остановиться и смотреть ему прямо в глаза. В большинстве случаев он тогда теряется, тоже останавливается и в конце концов уходит. Если же убегать от него, он наверняка воспримет это как игру в «кошки-мышки» и схватит вас. Правда, в Африке я еще ни разу не попадал в такое положение и все мои познания основываются на тех опытах, которые я 20 лет назад проделывал с хищниками на манеже [6] .
Какое ни с чем не сравнимое удовольствие наблюдать за семейством львов, отдыхающим в тени дерева! Только непонятно, кому принадлежат эти восемь львят. Трое из них примерно вдвое больше пяти остальных. Значит, они не могут быть братьями, у них должны быть разные матери. Но все шесть взрослых львиц одинаково ласковы со всеми малышами. Когда львенок проходит возле взрослой львицы и даже льва, шершавый язык непременно нежно пройдется по его мордочке или спине.
6
Гржимек Б. Наши братья меньшие. // М.: Мысль. 1981.
Маленькие львята устроили настоящую «охоту» за черной кисточкой хвоста одного из самых больших львов. Они подкрадываются, бросаются на нее и впиваются зубами. Острые молочные зубки наверняка причиняют немалую боль, тем не менее лев только ворчит, недовольно морщит нос, но не трогает своих мучителей. Проходя мимо его головы, они трутся своими мягкими мордочками о его подбородок, точно так же как трутся домашние кошки о нашу штанину. Один из «дядей» снисходит даже до того, что опрокидывает малыша на спинку и катает его лапой из стороны в сторону. Львиным деткам, видимо, все дозволено. Им разрешается даже дергать за кусок мяса, который «папа» держит в своей пасти. А это у львов кое-что да значит!
Хотя львы и принадлежат к семейству кошачьих, однако это отнюдь не наши домашние кошки. Они никогда не мурлыкают и умываются далеко не так уж тщательно. Лев моет себе морду обычно только после еды, и то лишь слегка, никогда не захватывая далеко за ушами. В крайнем случае он вылизывает еще передние лапы и грудь, но никогда – живот и бока, как это принято у наших чистюль, домашних кошек. Свои испражнения львы никогда не закапывают.
Разумеется, во время брачных игр львы дерутся между собой, причем так, что на поле бояостаются лежать целые клочья шерсти из гривы. Конечно, без травм и увечий не обходится. Но мне ни разу не довелось слышать, чтобы когда-нибудь один из противников был убит.