Сергей Аполлинариевич Герасимов: художник и педагог. К 110-летию со дня рождения
Шрифт:
Я люблю природу – или, как говорим, «натуру» – больше, чем павильон. Потому что сама природа может что-то по-своему истолковать, во что-то вторгнуться.
Работа – потребность, которую надо считать благословением человеческим. Конечно, работоспособность не всегда совпадает со способностями к определенному виду творчества, но сам по себе этот дар представляет собой основу таланта. А если есть и потребность трудиться на своем поприще и способность к этому, тогда вы видите счастливого человека. Другое, более высокое счастье для человечества изобрести трудно, а может быть и невозможно.
На мой взгляд, в искусстве, чтобы получалось, надо работать не легкомысленно, но легко и весело. Во всяком случае, я стараюсь свой коллектив настраивать на такой лад: мол, только, ради бога, не хмурьте лобик, не изображайте здесь каторжный труд.
Рабочий момент съемок
Не будьте лицемерами, не думайте, что ваш день на съемочной площадке подобен тому, будто вы соль грузили. Попробуйте погрузить соль, тогда поймете разницу. Не кокетничайте и не пустословьте. Это же великое наслаждение, когда ты трудишься с удовольствием, когда владеешь своим делом, когда искусство тебе подчиняется.
Другое дело, что труд на съемке, да и в монтажной, короче – на протяжении всей постановки требует от всего коллектива баззаветной и полной отдачи, что сцены, которые даются с трудом, в конце концов относишь к лучшим в фильме. А то, что рождается экспромтом, безболезненно, часто оказывается куском слабым, потом разочаровывает, обнаруживает свою тривиальность. Слишком на поверхности лежало, слишком легко досталось.
На киностудии
То же самое и со сценарием: иной раз переписываешь, и отнюдь не вследствие только указаний редактора. Главный критерий – уровень точности действия образа, слова. А это сразу не дается. Тут надо потрудиться. Меня всегда смешит напыщенная поза некоторых молодых авторов, которые, принося рукописи, заявляют: «Я написал!» Это, мол, объективный факт литературы, извольте с ним считаться, поскольку я потратил себя, чтобы вывести эти иероглифы-буквы. Как написано – так и будет. И не иначе. Откуда это копеечное чванство и самоуверенность?! Я бы всем начинающим посоветовал как учебное пособие посмотреть удивительную научно-популярную картину Сергея Владимирского «Рукописи Пушкина», снятую еще до войны. Она насквозь пронизана пафосом взыскательного творчества. Скажем, в «Медном всаднике» Пушкин ищет образ в первых строфах: «И запируем на свободе». Потом он переделывает: «запируем» на «заторгуем» и снова «запируем». Так возникает два разных поворота истории, более того – два разных субъекта истории. Что же было дороже Петру: торговать на просторе или пировать на просторе? Одним словом надо было решить главную тенденцию его натуры. И он пишет окончательное: «И запируем на просторе».
Таким образом и слагается – в трудах и поиске – художественный процесс. В постоянной, нарастающей взыскательности. И смотришь: то, что годилось лет десять-пятнадцать тому назад, проходило на «ура», теперь уже не годится. Даже если мы будем с ностальгической слезой утверждать, что те картины были лучше, что мы их делали живее и искреннее, – этим не утешиться. Время проходит – оно самый взыскательный критик, от него не убежишь.
Я – за то, чтобы искусство удивляло. Весь вопрос – чем удивлять. Многие современные фильмы огорчают именно потому, что авторы их как бы и не стремятся удивить зрителей, разве что по мелочам. Не стремятся поразить феноменальностью личности, то есть тем, ради чего живет искусство. Не могут или не хотят предложить нашему вниманию нечто своеобразное, неожиданное и неповторимое – прежде всего в характерах и в отношениях людских.
В павильоне киностудии им. Горького
Главное – не копируйте быт. Старайтесь различать быт и события в их неразрывной связи. Чтобы событие приобрело трехмерность, объемность, чтобы не выглядело оно произвольно надуманным, вымученным, надо воссоздать живую среду, притом по логике того или иного избранного вами жанра. Но если вам удалось воссоздать быт лишь в интересах житейского правдоподобия, а событием вы пренебрегли – задачи искусства остаются нерешенными.
Событие – это необязательно нечто катастрофическое: авария, смерть, трагическая схватка двух противостоящих сил. Событием может стать открытие человека, откровение человека, обнаружение в себе того, что он раньше и не предполагал. Возьмем такой пример: допустим, пришел сын или муж домой, открыл своим ключом дверь, вошел и увидел спящей женщину – мать или жену. И вдруг (не вдаюсь в возможные подробности действия) он почувствовал всю меру своей вины, которая в определенном значении неизбежно сопутствует человеку на жизненном пути в отношении близких, даже если человек он порядочный, даже если он ничего преступного не совершил. Если у вас когда-нибудь произойдет что-то подобное, вспомните об этом разговоре. В жизни так бывает, когда вы видите на лице незащищенной, спящей женщины все следы возраста, усталости, пережитых страданий, то есть то, что она привыкла прятать от окружающих. И тут может перехватить горло, и человек может упасть на колени и сказать: «Милая моя, прости меня за все!» Если он на это не способен – он еще не до конца человек. Вот вам и событие. И если человек оказывается не способным на такое потрясение – это тоже событие, достойное отзвука в зрительном зале.
Можно дать простейшую дефиницию: быт – это все, что представляет собой повседневная жизнь людей в масштабах семьи или всего общества. Или короче, как рабочее определение: это предметы и явления повседневности.
Вступая в жизненный поток, художник неизбежно сталкивается с инертностью и косностью еще многих и многих сторон жизни. И тут его обязанность не обходить глухие тупики, а, засучив рукава, браться за дело, если он на самом деле имеет целью своей улучшение окружающего мира. Отсюда уважение к факту и к собственной авторской позиции. Отсюда недоверие к сложившимся априорным представлениями вокруг факта, среди которых всегда немало привычного, удобного вранья.
На съемках фильма «Красное и черное». 1976 г.
Правда же от века была штукой неудобной, трудной, но тем более прекрасной при достижении. Стремление к ней во всем – от замысла до мельчайших деталей произведения – есть суть и жизнь искусства. И чем богаче, обширнее мир художника, тем сильнее и точнее его искусство.
Возьмем «Семеро смелых». В этой картине кристаллизовались принципы, к утверждению которых я не сразу пришел. Семеро героев фильма – это ведь семья, это был образ семьи, как будто перенесенный из обжитых районов страны в Арктику. Мы стремились к тому, чтобы вся совокупность образных решений, вся стилистика этой вещи не усиливала внешние черты героического труда, не поднимала героев на пьедестал, а заключалась в простом и подробном показе того, что людям надо повседневно жить и работать в обстоятельствах, к тому почти непригодных, где каждая минута представляет собой необходимость какого-то преодоления, где ничего даром не дается.
Мы ставили картину как хронику жизни небольшой группы полярников. И в нашей работе естественно рождался «разгримированный» кинематограф. В том была полемика: нам обрыдла громкозвучность и бутафорская многозначительность, успевшая расплодиться в кино.
Я бы сделал здесь одно общее заключение по поводу того, что всякое искусство неизбежно полемично. «Семеро смелых» – картина насквозь полемическая. Хотелось бы довести до сознания молодых людей: полемика – это не вздорность, что еще часто путают люди и из-за чего происходит множество недоразумений. Полемика – это прямое продолжение диалектики, наиболее важное выражение диалектики с ее постоянной потребностью обнаруживать противоречия, заложенные в любом явлении. Каждое сколько-нибудь заметное явление в искусстве, как и в жизни, всегда возникает в споре с системой тех предшествующих явлений, которые в свою очередь утверждались в определенных полемических столкновениях. И так рождается жизнь, так рождается искусство.
О самых разных проблемах содержания и формы произведения надо думать, когда подходишь к задачам монтажа. И поначалу полезно уяснить себе, что монтаж в кино имеет в основе своей многие и многие связи с другими искусствами и с действительностью, хотя, конечно же, уравнивать, не различая, сходные по общим признакам явления нельзя – киномонтаж характеризуется своими определенными особенностями.
Из чего слагается монтажное мышление режиссера?
Из умения, запечатлевая, разъять движущийся мир, окружающий нас, на элементы, с тем чтобы затем соединить их, действуя по принципу отбора. Всякая монтажная конструкция рождается из «чувства отбора».