Сергей Фудель
Шрифт:
цитирует он Тютчева. Но многие писатели, — утверждает Фудель, — как раз и заняты тем, что «выкликают тени», и вместо самоограничения вовлекаются в безграничность. На самую паршивую нечистую силу они надевают врубелевский маскарад и называют ее уже не нечистой силой, а байроновским демоном. «Навозная идея» сверхчеловека, как и древняя богоборческая идея, часто питают писательское сознание: недаром Раскольников появился до Ницше.
С горьким чувством Фудель цитирует брюсовское стихотворение «3. Гиппиус»:
Хочу, чтоб всюду плавала Свободная ладья, И Господа и Дьявола Хочу прославить я, —и, вспоминая лермонтовские стихи:
Иговорит: «За этого ребенка христианину не плохо и возненавидеть литературу со всем ее мастерством» [379] . Ведь «кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» [380] , — сказал Христос.
379
зев Письмо С.И. Фуделя H.H. Третьякову, 1963 г. // СС. 1, 485.
380
Мф. 18,6.
Стихия нравственного безразличия, которая наполняет современное искусство, — наиболее уязвимая материя «доброго искусства». «Законом безразличного мастерства» называет С. И. Фудель вседозволенность искусства и безответственность его мастеров, которые своим безграничным произволом посягают на десять заповедей — каменные скрижали человечества. В великой лаборатории литературы изготовляются многоразличные и обворожительные по вкусу яды. Мастера искусства ведут себя как жрецы, а мастерство их — метод жертвоприношения.
И вновь Фудель прибегает к примерам из русской классики с мучительной для него задачей — честно увидеть беспомощность искусства. «Разве мы не видим, что, несмотря на все старания Гоголя, Собакевичи и Хлестаковы не только не уменьшились, но еще больше расплодились после “Мертвых душ” и “Ревизора”? И разве Россия не видела множества Смердяковых уже после того, как Достоевский его повесил?<…>Все остается как было. Меняются классы, но не нравственные типы общества. Вот почему Гоголь, догадавшись под конец жизни об этой бесплодности искусства, заметался в предсмертном ужасе и начал проповедь вне искусства» [381] .
381
Письмо С.И. Фуделя H.H. Третьякову, 1963 г. // СС. I, 486.
С. И. Фудель, пройдя через опыт работы над книгой о Достоевском, настоятельно призывает всякого христианина учиться распознавать добро и зло, под какими бы одеждами последнее ни таилось. Войдя даже в самый великолепный храм, нельзя расставаться с чувством трезвенности, бдительности, духовной зоркости. И напротив — следует всегда помнить апостольское предупреждение: «Сам сатана принимает вид ангела света» [382] . «Всякое живое существо хочет жить, и христианин, желая жить вечно, зорко смотрит на таящуюся опасность» [383] .
382
2 Кор. 11, 14.
383
Письмо С. И. Фуделя H. H. Третьякову, 1963 г. // СС. 1, 487.
Таковы ценностные ориентиры, к которым пришел С. И. Фудель в своем постижении искусства, и прежде всего русской классики. Разумеется, поставленные им проблемы были частью более глубокого конфликта — между западноевропейской культурой и русской православной традицией. В допетровские времена, когда все русское искусство существовало в рамках православия, эта проблема не могла возникнуть. Она возникла вместе с петровскими реформами — и стала звучать так: насколько православная культура может сосуществовать с западным вариантом христианской культуры и со светскими вариантами своей собственной культуры; насколько она может усвоить их.
Стремление Фуделя посмотреть на современные формы искусства с точки зрения Евангелия было стремлением православного человека, любящего искусство и светскую культуру, и сознающего, насколько он обязан им в своем духовном развитии. Им двигало благородное намерение выстроить и сохранить в своем сознании иерархию ценностей, в которой ценности духовные занимают, бесспорно, высшее место, а светское искусство не отвергается, но получает свое достойное, однако не завышенное и тем более не абсолютное место. Мирские ценности, даже если это ценности высокого искусства, не должны, считал Фудель, выдаваться за абсолютные святыни. Поэтому почти кощунственно звучат для него столь привычные словосочетания: «святое искусство», «искусство требует жертв», «положить жизнь на алтарь искусства». Такая подмена, как и всякая подмена в христианской традиции, есть соблазн антихриста, полагает он.
С. И. Фудель — явление свободного, без тени ханжества, православного мышления, не боящегося самых острых, порой безнадежных проблем. Показательно, что для него самого Достоевский — спасительный образец духовной свободы и духовной отваги. А главное — пример воплощенной возможности успешного сочетания высокого искусства и истинного православия.
«Всякий автор ищет одобрения, — писал он вскоре после окончания работы над книгой. — И я огорчаюсь, когда не понимают моего Достоевского. Но я же знаю по опыту, что иногда после огорчения и даже после долгой борьбы и отпора чужому (якобы) “непониманию” потом вдруг что-то внутри смиряется и тогда тотчас же светлеет и начинается благодарное понимание правды» [384] .
384
351 Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю, около 1963 г. // СС. 1, 489.
После выхода книги «Наследство Достоевского» сын Сергея Фуделя Николай написал: «Появление этой книги было для меня радостью не только как для сына автора, но и как для человека, который хотя и любил великого писателя, но трудной любовью. Я часто блуждал по вскрытым им подпольям, едва улавливая отсвет Истины. Книга моего отца помогла мне определить тот источник Света, который и раньше я ощущал скорее интуитивно, подсознательно. Что произошло бы с наследством Достоевского, если бы был изъят из него лик Христа? Может быть, тогда его романы стали бы самыми мрачными и безнадежными во всей мировой литературе» [385] . Именно эту роль призвана была играть книга о пути великого русского писателя к Христовой вере и к Церкви, прошедшем к осанне через великое горнило сомнений.
385
Письмо Н.С. Фуделя Л.И. Сараскиной от 17 января 1998 г. Архив Н.С. Фуделя.
«Любить искусство, — писал сыну С. И. Фудель, — надо так же, как любишь людей, то есть, любя, не воспринимать их недостатки, не мараться их грязью и в то же время быть всегда готовым преклониться святости» [386] . И еще одно важнейшее свидетельство: «Культура есть воплощение в земной среде божественного начала. Если нечеговоплощать или если негдевоплощать, то есть если нет Бога или среды для Него, то культура умирает. Мало признать Бога — надо еще создать почву, жаждущую Его воплощения, надо иметь Сионскую горницу, куда снова может прийти Христос. В этом утверждении “святой земли”, или духовной почвы для воплощения, Флоренский продолжает мысли Достоевского, которого он часто с любовью вспоминает в “Столпе”» [387] .
386
Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю от 30 марта 1947 г. // СС. 1, 267.
387
Фудель С.И.Начало познания Церкви // СС. III, 324.