Серое братство
Шрифт:
— Эй, ваганты! Вы до сих пор надеетесь улизнуть от священного долга перед Домом Лоран? Я ведь не верю вам. Какого черта вас понесло в Ленту?
— Ваганты вне войны, — смиренно произнес Поэт. — Мы не воюем, а поем. Нам без разницы, кто даст монету на житье.
— Будет вам разница, когда схлестнетесь в бою с пехотой патриканцев, — злорадно ответил капитан.
— Стара песня, господин капитан! — Гурий весело оскалился. — Это же шпионы из Ленты! Помните, три дня назад мы получили весть, что из Таланны убежали два пойманных лазутчика. Но прошло столько времени, и поиски прекратили. Не до
— Все может быть, — капитан оживился. — Надо все точно проверить, прежде чем вздернуть их на дереве! Может, это действительно стихоплеты, а мы их повесим. Не годится. Кто же тогда встанет в строй?
Капитан так убедительно играл справедливого судью, что мне захотелось прослезиться. Какая забота в армии о людях! Но я знаю, что здесь не церемонятся с неизвестными личностями. Так что нам еще повезло. Очень уж человеколюбивый офицер нам попался.
Он встал, подошел к нам, внимательно посмотрел на каждого.
— Ваганты, значит?
— Конечно, — не моргнул и глазом Поэт.
— Стишочки, песенки?
— Ага, — кивнул головой мой напарник.
— А вот хочется мне послушать ваши, — капитан пощелкал пальцами, делая вид, что забыл, как это называется, — сочинялки.
— Охотно, господин капитан, — Поэт скинул с плеча свой мешок, из которого достал лютню, провел по струнам, бросил внимательный взгляд в угол и запел:
Я розы бросил к ногам твоим, И звезды собрал с тверди небесной! О ночи одной тебя я молил, Прижавшись к груди прелестной!Гурий снова оскалился. Это у него, видимо, считалось улыбкой, от которой мне хотелось убежать. Больше похоже на волчий оскал. А Поэт разошелся. Теперь он охотно бы повалялся в душистых травах с прелестницей, ненасытно припав к соку молодости и жаркой любви. Более пошлой песни я не слышал. И где он откопал ее? Поэт никогда не подлаживался под запросы и желания черни. Что на него нашло? Хочет прикинуться дурачком?
Мою задумчивость прервал голос капитана.
— Что? — с недоумением посмотрел я на него.
— Ну, а ты что можешь нам показать? — чуть раскосые глаза капитана в упор глядели на меня. Он или из Сотиса или из Готы. Только там живут люди с таким разрезом глаз. Бабка Брюнхильда возила меня туда, попутно объяснив, что в этом виновата кровь лесных народов, что живут почти на самом краю Пафлагонии.
— Все, что ты хочешь услышать, господин, — я учтиво поклонился. Что же рассказать этому армейскому дубу? Ведь не отцепится, настоящий клещ. Не скажу, что уж совсем не умел сочинять. Будучи студентом, частенько баловался стихосложением, но до серьезных вещей не дошло.
Пусть каждый из себя на волю рвется, Как узник из острога — все равно. Есть в мире чудо чудное одно: Я чувствую — любая жизнь живется. А кто живет ее? Вещей ли ряд — Они в ночи, как в музыке, стоят, Несыгранным напевом— Стоп, стоп, — заворчал капитан. Чье это сочинительство? Твое?
— Аспаруса Гвендаса [11] , - пожал я плечами. — Капитан, мы зарабатываем на жизнь декламацией стихов, не только своих, но и чужих. Больше чужих, конечно. Мой друг поет для хорошеньких особ песни под окном. Девушкам нравится.
— Имя Гвендаса заклеймено проклятием церкви Святого Доминика, — донеслось до нас из темного угла. — Его святотатские стихи возмущают праведных жителей земли Ансвера, откуда он вышел.
11
Аспарус Гвендас — поэт-вольнодумец (1138–1209) жил в Фобере. Прославился своими выходками и проповедями против святых писаний Доминика и Патрика. Подвергался гонениям и ссылкам. В 1169 году был сослан в Стил, где прожил десять лет, пока милостиво не был прощен новым герцогом Дома Гоччи. Доктрина Гвендаса заключалась в единобожии и отрицании каких-либо посредников между Небесным Владыкой и человеком.
— А что здесь святотатского? — удивился я. — Очень хорошие стихи, нет намеков на бесовские козни.
— Такие вещи обсуждаются не на поле боя, а Высшим Советом Церкви, — назидательно встрял в разговор капитан, проявив знания в таком щекотливом вопросе. Как будто он один знал это! Но я ведь знал точно, что Гвендас никогда не бунтовал открыто против Церкви. Чушь собачья!
Поэт пихнул меня в бок, и, делая страшные глаза, приказал закрыть рот. А сам все время, не отрываясь, смотрит в угол. Что он там увидел?
— Капитан, — сказал Поэт весело. — Мы видели много серых волков между Таланной и Тампой. Их очень много развелось в Андальских землях. Самое время съездить на охоту.
— Какие волки? — капитан непонимающе переглянулся с Гурием.
Тут из тени вышел худощавый мужчина, чуть меньше меня ростом, в армейском мундире. Он бросил рассеянный взгляд на нас и обратился к капитану:
— Прощу прощения, что прерываю вашу беседу. Мне нужно выйти на некоторое время. Я уже целое утро жду донесения из-под Ленты. Боюсь, что с гонцом случилась неприятность.
— Идите, Кодр, — кивнул капитан. — Если понадобится — высылайте второго гонца.
— Так как же быть с нами? — весело спросил Поэт. С ним произошла разительная перемена. От настороженности не осталось и следа. — Вы убедились, что мы лояльны вере Доминика? Мы не шпионы, но ваганты. Наше призвание петь песни и развлекать народ. Отпустите нас.
— Не радуйтесь заранее, — буркнул капитан. — Лично я вам не верю, и поэтому придержу до прибытия генерала Морана. Гурий, отведи их в сарай, пусть подумают. Может, забыли сказать что-нибудь.