Серпомъ по недостаткамъ
Шрифт:
Что мне следует - я не узнал. В дверь просочился Дима, что-то шепнул попу, тот поднялся и, глядя на меся с явно читаемым сожалением, быстренько распрощался:
– Извините, Александр Владимирович, мне срочно нужно вас покинуть - душа, мир сей покидающая, об исповеди просит. Я душевно рад, что вы живы и чувствуете себя лучше, и рад бы поговорить еще, но придется отложить. Надеюсь, мы еще встретимся до вашего отъезда...
– Дима, какая молния? Что он тут мне говорил?
– Так это, барин, я уж тебе говорил - да ты видать и это позабыл. Я же в твою сторону и свернул что
Понятно, в этот мир я вошел сверкая.
– Только чудная молния была: ее и в Пичуге народ видал, а грома почитай и не было...
Уточним - сверкая, но не грохоча. И - что очень важно - потеряв изрядный кусок памяти. То есть воспоминаний. А теперь - я устал и хочу снова спать. Надо поподробнее обдумать менее сверкающий вариант, потому как есть еще и Егорий Фаддеевич.
Глава 2
Егорий Фаддеевич Епифанов еще раз прочитал написанное:
"Сим докладываю, что Седьмого числа Марта месяца сего года крестьянин Дмитрий Васильев Гаврилов подобрал в степи человека раздетого, молнией оглаушенного. Сего человека видал и уездный землемер Федулкин, каковой от молнии испужался и уехал с криками. О чем Гаврилов упомянутый по приезде полиции рассказал.
От молнии с человеком приключилась забывчивость, что последние месяцы где был и что делал, не помнит он совершенно, как и про случившееся с ним. Человек был раздет, избит с синяками, одет остался в тужурку иностранного покроя и штаны, в каковых иные матросы иноземные ходют, тулупа либо иной одежи теплой и шапки не имел. Но в справном иноземном же исподнем, брит и чист телом и волосами. Из обуви на нем сапоги короткие, со шнурами, выделки иностранной и цены, со слов, очень дорогой.
По бумагам человек сей инженер с Университета Аделаиды, со слов оного в Австралии, так же со слов подданства Русскаго, вероисповедания Православного. Крест нательный так же в отсутствии, но бечевка для креста шелковая имеется, с замочком хитрым. Так же ладанка с крестом золотая. Не жид.
Росту восьми вершков, волосы светлые русые, глаза карие, родимых пятен и иных примет не имеет. По русски говорит свободно, но иначе нежели мы. Пишет споро, но не грамотно вовсе, что прикладывается. Немецкого языка не знает.
Денег и прочих богатств при нем не было, кроме сумки инженерной конструкции, в коей инженерные же инструменты в изобилии. А так же при нем лопата имелась вида иноземного.
Дознанием найдено, что человека под видом найма в инженерные работы неведомые завезли в степь, и ограбили. Денег, со слов, при нем было до пяти тысяч в англицких Фунтах, кои исчезли, равно как и бумаги, в портмоне бывшие, вместе с портмоном. Случай в виде землемера Федулкина и крестьянина Гаврилова не дал неведомым довершить грабеж, либо оные спугнулись молнией. Каковую и в Ерзовке многие видали и засвидетельствовали случай.
Звать человека Волков Александр Владимирович, потомственный дворянин, записан во второй части Книги. Герба своего
Претензиев не имеет, по беспамятству.
К сему прикладывается самолично таковым Волковым Александром Владимировичем о том написанная расписка.
Рапорт представил Околоточный надзиратель Епифанов"
Егорий Фаддеевич удовлетворенно кивнул, сложил бумагу, запихнул вместе с небольшой запиской в конверт. Встал, отнес в соседнюю комнату почтарю Бубонину, велел назавтра же утренней почтой отправить в уезд. Вернулся в комнату, отведенную волостной полиции, налил чаю из самовара, сел поудобнее. И снова подумал о странном молодом человеке, привезенным в Ерзовку Федькой.
Интересно, а вот ежели эта фазенда была бы важная - это пришлось бы тут прямо с ней разбираться?
Следующее утро принесло несколько сюрпризов, и не все оказались приятными. Например, выяснилось, что солома - неважная замена туалетной бумаге, а на улице за домом температура заметно ниже нуля. Дима - он встал раньше меня - ругался с соседкой, точнее, было слышно что соседка ругала за что-то моего гостеприимного хозяина, но за что - я не расслышал. Однако показалось, что и ругань эта как-то связана со мной. Похоже, не очень тут чужих любят...
Но вот каша за ночь в печи разварилась отлично, и ее на этот раз было много, по крайней мере я почувствовал себя наевшимся задолго до того, как закончилась вторая миска.
– Вот и хорошо, - ставя чугунок, в который он сгреб кашу из оставшихся трех мисок, в нишу в стенке печки, сказал Дмитрий.
– Вечером еще поедим, много каши принесли, но до завтра навряд ли достоит она в тепле-то. Я тебя вот что спросить хочу - а деньги-то у тебя есть?
– Знаешь Дим, с деньгами-то у меня никак. То есть нету денег сейчас. Были - а куда делись - не знаю.
– Ты не подумай чего - он как-то вдруг опять засмущался, - я скрасть их и не собираюсь вовсе, только вот тебе ехать куда надо, а без денег-то как? До города я тебя, скажем, довезу - но в городе без денег никуда.
Денег у меня не было совсем, даже из двадцать первого века: в экспедиции ими распоряжался Василич и я свои карманные финансы просто клал в бардачок. Так что за завтраком, продлившимся довольно долго, мы обсудили перспективы поправки финансового положения. Заодно я выяснил и некоторые особенности современной крестьянской жизни. И - по ходу разговора - слегка себя 'залегендировал'.
– Я вот что думаю, никого в степи не было. Федулкин может твою одёжу забрал, только это вряд ли: я его все время видел, не останавливался он возле твоего места. Да и сам ты навряд ли так раздетым в степь ушел, не иначе злыдни какие тебя опоили и ограбили да в степи помирать и бросили, вот и болит у тебя все: били сильно. А одёжа твоя сильно дорогая была? Поди магазинная?
– Магазинная...
– Тогда не иначе мы их и спугнули, не успели тебя навовсе раздеть. А то и молнии испужались, хотя навряд ли, молнию-то Федулкин видал. Его поспрошать надо, может он и татей тоже видал. Но скорее увидели, как мы едем и убежали.