Серый Человек
Шрифт:
Когда он отошел от автомобиля, то впервые заметил пятна высохшей крови, покрывавшие его наряд свободного кроя, который маскировал его под местного жителя. Это была не его кровь, но она бросалась в глаза.
Он знал, чья это кровь.
Через полминуты движения по пересохшему руслу он перебрался через невысокий пригорок и пополз вперед так быстро, как только мог, толкая снаряжение перед собой. Когда Джентри почувствовал себя достаточно укрытым за песком и сухим камышом, он достал из рюкзака бинокль и поднес к глазам, сосредоточившись на столбе черного дыма, поднимавшегося в отдалении.
Он крепко сжал челюсти.
«Чинук» упокоился на улице городка Баадж, и вокруг уже собралась небольшая толпа. Бинокль Джентри был недостаточно мощным, чтобы разглядеть подробности, поэтому он перекатился на бок и расстегнул длинный футляр.
Внутри лежала винтовка «Барретт M107» пятидесятого калибра, отстреливавшая гильзы размером с половину пивной банки и выпускавшая тяжелые пули с дульной скоростью примерно девять футбольных полей в секунду.
Джентри не стал заряжать винтовку, но нацелился в сторону места крушения, чтобы воспользоваться мощным оптическим прицелом. С шестнадцатикратным увеличением он хорошо видел огонь, пикапы, безоружных штатских и вооруженных боевиков.
Некоторые были без масок. Местные бандиты.
Другие носили черные маски или бедуинские куфии, обернутые вокруг лица. Это были арабские наемники из «Аль-Каиды», иностранные ублюдки. Они прибывали сюда, чтобы убивать американцев и коллаборационистов, извлекать выгоду от нестабильности в регионе.
Проблеск металла взлетел в воздух и резко опустился. Сабельный удар по фигуре, распростертой внизу. Даже через мощный снайперский прицел Джентри не мог сказать, был ли лежавший человек жив или мертв, когда клинок врезался в его тело.
На его скулах заходили желваки. Сам Джентри никогда не был американским солдатом, но он был американцем. И хотя он был никак не связан с вооруженными силами США и не имел перед ними никакой ответственности, годами наблюдаемые телевизионные кадры таких зверств, одно из которых сейчас разворачивалось перед ним, одновременно внушали отвращение и раздражали его до пределов выдержки, которая была почти безграничной.
Мужчины вокруг вертолета дружно заулюлюкали. В колышущихся волнах жара, поднимавшихся от сухой земли между его наблюдательным пунктом и местом крушения, ему понадобилось несколько секунд для осознания происходящего, но вскоре он распознал причину злобного веселья убийц, собравшихся вокруг вертолета.
Ублюдки радостно плясали над трупами.
Джентри убрал палец с предохранителя громадной винтовки и прикоснулся кончиком пальца к гладкому спусковому крючку. Лазерный дальномер подсказывал ему расстояние до цели, а небольшая группа холщовых шатров между ним и танцорами, хлопала под порывами жаркого бриза и давала ему представление о поправке на ветер.
Но у него хватало ума не открывать огонь. Если он сейчас зарядит «Барретт» и нажмет на спусковой крючок, то конечно, убьет пару-другую этих говнюков, но весть о снайпере моментально распространится по этому сектору, и тогда вокруг станет так жарко, что каждый половозрелый мужчина с оружием и мобильным телефоном будет у него на хвосте, прежде чем он успеет преодолеть оставшиеся пять миль до места эвакуации. Тогда эвакуационная группа будет отозвана, а ему придется самостоятельно выходить из зоны поражения.
Нет, сказал себе Джентри. Жалкое возмездие было бы справедливым, но оно поднимет такую бурю дерьма, с которой он не готов управиться.
Джентри не был игроком или азартным человеком. Он был частным убийцей, наемным бойцом, контрактным оперативником. Он мог разнести в клочья полдюжины этих мерзавцев быстрее, чем зашнуровать собственные ботинки, но он понимал, что возмездие будет иметь свою цену.
Он сплюнул перед собой вязкой смесью слюны и песка и повернулся, чтобы убрать снайперскую винтовку обратно в футляр.
Съемочная группа из «Аль-Джазиры» тайно пересекла границу Сирии еще неделю назад с единственной целью: заснять очередную победу «Аль-Каиды» в западном Ираке. Видеооператор, звукооператор и репортер/продюсер двигались по маршруту террористической организации, ночевали в ее убежищах вместе с членами террористической ячейки и засняли пуск ракеты, попадание ее в «Чинук» и огненный шар, упавший на землю.
Теперь они вели съемку ритуального обезглавливания уже мертвого американского солдата. Мужчины средних лет с нашивкой на бронежилете, на которой от руки было написано: «Филиппс – Национальная гвардия Миссисипи». Никто из съемочной группы не говорил по-английски, но они договорились между собой, что записали на пленку уничтожение элитной группы коммандос ЦРУ.
Традиционное прославление Аллаха продолжилось танцем боевиков и выстрелами в воздух. Хотя в ячейке «Аль-Каиды» насчитывалось шестнадцать человек, теперь перед дымящимся металлическом корпусом выстроилось более тридцати вооруженных мужчин. Оператор навел камеру на моктара, местного вождя, пляшущего в центре торжества. Поймал его точно в кадр, в длинном белом балахоне, ярко контрастировавшем с черным дымом на фоне остатков вертолета. Моктар перепрыгнул на одной ноге через обезглавленного американца и взмахнул в прыжке рукой с окровавленным ятаганом.
Это был кассовый снимок. Оператор улыбнулся, изо всех сил стараясь сохранять профессиональный вид и не следовать ритму пляски во славу Аллаха, делам которого он был свидетелем вместе со своей камерой.
– Аллаху акбар! – вскричал моктар вместе с остальными. «Бог велик!»
Он восторженно прыгал вместе с иностранцами и ухмылялся в густую бороду, глядя на сожженный и окровавленный кусок мертвого американского мяса, лежавший в пыли у него под ногами.
Команда «Аль-Джазиры» тоже разразилась восторженными криками. И оператор снимал все это недрогнувшей рукой.
Он был профессионалом; объект съемки находился в центре, камера не дрожала и не отклонялась в сторону.
По крайней мере, до того момента, когда голова моктара дернулась в сторону и взорвалась, словно раздавленная виноградина, расплескивая кровь, ткани и костные фрагменты.
Тогда камера тоже дернулась в сторону.
Джентри не смог совладать с собой.
Он посылал пулю за пулей в толпу вооруженных мужчин и одновременно проклинал себя за недисциплинированность, так как понимал, что пускает насмарку свой рабочий график и операцию в целом. Он не слышал собственных проклятий. Даже с ушными затычками, рев «Барретта» был оглушительным, когда он последовательно выпускал тяжелые пули, а вторичная отдача от дульной вспышки взметала вокруг него песок и мелкий мусор, оседавший на лицо и руки.