Серж Панин
Шрифт:
— Отказала! А, вот что! Но она сумасшедшая! Не имея ни гроша, она привыкла много тратить. Она воспитана так, чтобы ходить в шелку и бархате, кататься в карете и жить в свое удовольствие. Какая же причина у нее для отказа?
— Никакой. Надменная и спесивая, она объявила, что совсем не любит «этого человека» и что женой его не будет.
Когда Савиньян узнал такие подробности, то его восторгу не было предела. Особенно нравилось ему, что Жанна, говоря о Кейроле, называла его «этот человек». Эта ничтожная девушка, носившая фамилию Серней, незаконное, непризнанное дитя графа и очень легкомысленной певицы, она, такое ничтожество, отказала Кейролю да называла его еще «этот человек»! Это действительно смешно!
А что же сказал об этом добрый Кейроль?
Марешаль отвечал, что банкир после такого приема не переставал ее любить. Савиньян согласился, что это вполне естественно. Прекрасная Жанна ненавидела Кейроля, а он ее обожал. Это в порядке вещей, как ему приходилось часто видеть. Он все это хорошо понял! Ему не надо было изучать женщин. Он видел, как обуздывались еще более разборчивые и гордые, чем мадемуазель Серней. В глубине сердца Савиньяна оставался старый след ненависти к Жанне с того времени, когда младшая ветвь Деваренов могла опасаться, что прекрасное наследство перейдет к приемной дочери. Савиньян давно перестал тревожиться, но враждебное чувство к Жанне сохранялось у него. Всякая неприятность, случившаяся с Жанной, заставила бы его только втихомолку радоваться. Он просил Марешаля дополнить дружеские сообщения. Встав и опершись на доску бюро, с веселой и сладкой усмешкой, он приготовился продолжать расспросы, когда через дверь, из кабинета госпожи Деварен, послышался неясный шум голосов. В ту же минуту отворилась дверь, сдерживаемая женской нервной рукой с короткими пальцами, но рукой самовластной и сильной. В то же время четко были слышны последние слова, которыми обменялись хозяйка и начальник бюро. Голос госпожи Деварен звучал коротко и ясно, немного усиленно и как бы взволнованно. В его звуке слышался даже оттенок гнева.
— Итак, милостивый государь, вы скажите министру, что это мне не нравится! Так «Дом» мой никогда не поступал. Тридцать пять лет, как я веду дела, и всегда я была исправна в них. Мое почтение…
Дверь кабинета, противоположная той, которую держала госпожа Деварен, заперлась, и начальник бюро мягкой поступью прошел в коридор.
Хозяйка вошла.
Марешаль поспешно встал. Что касается Савиньяна, то все его прекрасные решения, казалось, исчезли при звуке голоса его тетки. Он проворно занял угол комнаты и сел на кожаном диване, совсем закрытый большим креслом.
— Понимаете ли вы это, Марешаль, — сказала госпожа Деварен, — они хотят навязать мне агента из министерства и поселить его на заводе, под предлогом контроля! Они утверждают, что все военные поставщики связаны таким обязательством. Представьте себе, эти нахалы принимают нас за врагов. В первый раз мне осмеливаются не доверять. Честное слово, я рассердилась. Целый час я спорила с присланным ко мне чиновником. «Милостивый государь, — сказала я ему, — можете принять предложение, можете отклонить, тем более, что я не нуждаюсь в вас, а вы нуждаетесь во мне. Если вы не купите моей муки, я продам ее другим. Это меня нисколько не смутит. Но позволить, чтобы кто-нибудь здесь распоряжался, как я сама, об этом никогда не может быть и речи! Я слишком стара, чтобы менять свои привычки». После этого начальник отделения ушел. Если министр недоволен, пусть идет жаловаться хоть в Рим. А и то сказать, их меняют, этих министров, каждые две недели. Не знаешь никогда, с кем имеешь дело! Доброго здоровья!
Передавая все это Марешалю, госпожа Деварен ходила по кабинету. Эта женщина с широким, выпуклым лбом сохранила прежнюю величественность. Ее гладкие волосы поседели, но взгляд черных глаз казался еще более оживленным, чем ранее. Она прекрасно сохранила свои зубы, ее улыбка осталась молодой и очаровательной. Она говорила по привычке с воодушевлением, с мужскими жестами, При разговоре с секретарем она как будто брала его в свидетели превосходства своей правоты. В течение часа во время беседы с чиновником министерства ей приходилось сдерживаться. Зато она вознаграждала себя теперь с Марешалем, высказывая совсем свободно свои мысли, без всякого стеснения. Вдруг она заметила Савиньяна, который ожидал конца разговора, чтобы показаться тетке на глаза. Госпожа Деварен резко повернулась к молодому человеку и, нахмуривая слегка брови, сказала:
— Ты был тут? Что заставило тебя покинуть своих кокоток?
— Но, тетя, — начал Савиньян, — я хотел объясниться.
— Без глупостей, у меня нет времени, — прервала его тетка. — В трех словах, что ты хочешь?
Смущенный таким суровым приемом, Савиньян прищурил глаза несколько раз, как бы раздумывая, в какой форме высказать свою просьбу; затем, ничего не придумав, сказал:
— Я пришел поговорить с вами о деле.
— Ты, и о деле? — сказала госпожа Деварен с оттенком удивления и иронии.
— Да, тетя, я о деле, — объяснил Савиньян, опустив нос, как будто заранее ждал грубого отказа.
— О-о-о, — проговорила госпожа Деварен на разные тона, — ты знаешь, каковы наши условия. Я тебе назначила содержание…
— Я отказываюсь от пенсии, — перебил живо Савиньян, — возвращаю себе самостоятельность. Отказ этот мне слишком дорого стоит. Этот договор глупый. Дело, которым я хочу заняться, великолепно, и должно доставить громадные барыши, и я ни за что не откажусь от него.
Говоря это, Савиньян воодушевился и вернул себе самоуверенность. Он верил в свое дело, возлагал на него большие надежды в будущем. Тетке не придется порицать его за то, что он на деле обнаружил энергию и смелость. Савиньян говорил безостановочно, приводя разные доказательства.
— Довольно, — вскричала госпожа Деварен, прерывая болтовню племянника. — Я очень люблю мельницы, но не болтунов. Ты чересчур много говоришь, чтобы я могла тебе поверить. Такое количество слов может обнаружить разве только ничтожность твоих проектов. Ты хочешь пуститься в спекуляцию? С какими же деньгами?
— Я предлагаю проект своего изобретения, у меня есть человек, который может дать мне в долг, и мы начнем дело выпуском акций…
— Никогда в жизни, я против этого. Тебе брать такую ответственность? Ты — глава предприятия? Да ты ничего не сделаешь, кроме глупостей. Одним словом, ты хочешь продать свое изобретение, не правда ли? Ну, хорошо. Я покупаю у тебя его.
— Я не хочу денег, — возразил Савиньян раздраженным тоном, — я ищу доверия к моим планам. Это вдохновение акционеров! Вы не верите в мои идеи, тетя?
— Что же тебе нужно, если я покупаю их у тебя! Мне кажется, это прекрасное доказательство доверия! Покончим же на этом!
— Ах, тетя, вы неумолимы! — простонал Савиньян. — Если уж вы примете решение относительно кого-либо, то прощай самостоятельность, придется повиноваться вам. Однако это обширный, прекрасный проект.
— Хорошо! Марешаль, вы дадите 10 000 франков моему племяннику. А ты знаешь, что я не хочу больше слышать о тебе!
— До тех пор, как деньги выйдут! — прошептал Марешаль на ухо племяннику госпожи Деварен. И, взяв его под руку, он уже направился с ним к кассе, но хозяйка вновь обратилась с вопросом к Савиньяну: