Сержант сэр Питер
Шрифт:
— Хотите моего племянника повидать? — грубо спросила она. — Сегодня утром он уехал на континент. Вчера вечером вернулся на разбитой машине, взял другую, поменьше, и рано утром уехал. Сказал, что поедет в Париж.
Питер был несколько озадачен; он предположил, что пьянчуга, открывший ему дверь, и эта карикатурного вида женщина — родственники. Так и оказалось: это были мать и сын.
— Но этот молодой человек сказал, что его тут не было много месяцев...
— Мой сын ничего толком об этом не знает, — перебила Питера женщина. — Он вчера рано лег спать и потому не знает, что Генри возвращался. Собственно, он и не намеревался приезжать сюда. Хотите осмотреть его машину?
И откуда только она знала, что Питер приехал, чтобы разузнать об аварии? Видимо, у нее была на редкость хорошая интуиция, этим она заинтересовала Питера. Она принадлежала к тому распространенному типу женщин, что отказываются стареть и цепляются за иллюзию, будто бы при помощи косметических средств можно вернуть былую красоту.
Подобрав шлейф платья, она провела Питера в большой гараж, где он смог осмотреть разбитый автомобиль и занести какие-то заметки в свой блокнот.
— Вы ведь полицейский, верно? Я так и знала, что полиция нагрянет. Этот Генри совсем с ума сошел. Знаете, этот задохлик уже год как пьет. В могилу меня сведет.
— Как вы думаете, где его можно найти?
— Понятия не имею, — покачала головой женщина. — Он месяцами может пропадать и никогда не ставит в известность о своих планах.
— Кто его адвокат?
— Не думаю, что у него вообще есть адвокат. У меня есть его доверенность, но я ею никогда не пользовалась.
Кэбмен, который вез Питера обратно к железнодорожной станции, рассказал ему пару занимательных историй о «Глубинке».
— Там жили разные прелюбопытные типы. Например, один немец, по фамилии Шмидт. Я, должно быть, единственный человек, который знает, что, на самом-то деле, его звали Эгольштейном. Вот так имечко, правда?
— Эгольштейн? — заинтересовался Питер. Неужели такое совпадение?
— Да, тот самый Эгольштейн, которого посадили на двадцать лет за ограбление почтового судна. Я видел его фотографию в старой газете, потому и знаю, кто он такой…
Значит, это и в самом деле был Эгольштейн, весьма известный и успешный в свое время грабитель. Питер принялся расспрашивать о нем своего собеседника.
— Нет-нет, он не приходится родственником ни миссис Луинг, ни мистеру Лесстеру. Просто мистер Лесстер снял дом после того, как Эгольштейн съехал. А принадлежит дом священнику.
Кэбмен ни разу не видел мистера Лесстера, только слышал, что тот раньше оставался в «Глубинке», когда бывал болен.
— Кстати, — продолжал словоохотливый кэбмен открытой двухдверной машины (Питер сидел рядом с ним), — занятно, что недавно еще один человек приезжал к ним домой. Как раз на прошлой неделе, молодой джентльмен хотел к ним заглянуть, но ни миссис Луинг, ни молодого мистера Луинга не было дома.
— И что же, прислуга не впустила его?
— Так ведь нет у них никакой прислуги. Старая дама с сыном все делают сами. Вот ведь чудаки, разве нет?
Питер с этим согласился, но на свете так много чудаков, что он совсем позабыл о «Глубинке» до тех пор, пока Джо Лолес не обратился к нему с просьбой.
Питер не любил бывших заключенных. Он упрямо отказывался верить их заверениям о том, что они собираются исправиться, и им нужно лишь несколько фунтов для покупки инструментов, а с ними с ближайшего понедельника они смогут начать честно зарабатывать себе на жизнь. Сентиментальным людям его ответы могли бы показаться слишком грубыми и жестокими, но такие люди не знают психологии правонарушителей.
Раньше Питер в таких случаях утруждал себя просмотром их досье и узнавал, на что именно пойдут деньги, по словам просителей необходимые им для покупки инструментов, но теперь он машинально отсылал обратно безграмотные письма с просьбами о ссуде.
Конечно, в этих прошениях содержались самые разнообразные просьбы. Иногда его просили одолжить восемнадцать шиллингов и два пенса, чтобы оплатить дорогу к умирающему отцу (брату, тетке, сестре или жене), которые, разумеется, жили на таком расстоянии от Лондона, для того чтобы покрыть которое требовалась именно эта сумма. А иногда в письмах были жалобные просьбы одолжить маленькую сумму и тем самым помочь выкупить пальто из ломбарда.
Людям со стороны могут показаться странными столь близкие отношения между полицией и преступниками, а тем более подобные просьбы, но человек, знакомый с работой Ярда изнутри, знает, как часто с ними обращаются к любому полицейскому, тем более, если у него репутация столь богатого человека, как у сержанта сэра Питера Данна.
Просьбу Джо Лолэса ожидала бы участь всех других подобных обращений, если бы не ее необычный характер. Джо просил ни больше ни меньше, чем рекомендательное письмо, но не к владельцу, а к теперешнему арендатору дома, в котором ему очень хотелось поселиться.
Джо вскользь упомянул, что дом находится в пригороде Лондона, и плата за него составляет двести фунтов в год, из чего Питер сделал вывод, что дом должен быть действительно большим: такая плата высока для пригородного дома — и очень высока для человека в положении Джо Лолэса.
Питер уже собирался выбросить письмо в корзину, когда его глаз зацепился за нечто странное в его формулировке, и он прочел письмо еще раз.
«Во время своего заключения в Дартмуре я разработал новую формулу для производства ковкого стекла. Как вы знаете, я уже освобожден. Я отложил достаточно денег, чтобы оборудовать дом, внести ренту за два года и содержать себя все это время. Дом, который я нашел, идеален для моих целей. Я думаю, что нынешние его обитатели согласились бы уступить его мне, если бы узнали, что вы мне покровительствуете. Собственно, моя нестандартная просьба состоит в том, чтобы вы написали им письмо, конечно, не называя в нем меня своим другом; просто укажите, что хотели бы, чтобы я поселился в этом доме, и этого будет вполне достаточно».
Питер задумался, перечитывая письмо. Оно походило на ложь, но Джо не стал бы лгать. Он был проницательным и самоуверенным человеком, хорошим рассказчиком и получил свой срок потому, что одно его блестяще спланированное дело провалилось из-за деятельного ума человека, которому он сейчас писал.
Джо Лолес был хорошо образован и разумно вел свои дела. Питер перечитал письмо в третий раз и, взяв с полочки лист бумаги, написал Джо в ответ, что приглашает его к себе.
Питер симпатизировал этому вежливому, довольно приятной внешности жулику, окончившему медицинскую школу и достаточно упорно добывавшему средства к существованию. К тому же Джо не уставал посмеиваться над своим подходящим именем и его психологическим влиянием на его выбор карьеры — и оттого он никогда не присваивал себе чужих имен. Он действительно был одним из тех редких жуликов, что числятся в хрониках Скотленд-Ярда, как никогда не использовавшие псевдонимов.