Сестры Ингерд
Шрифт:
Глава 47
Летний сезон с Рольфом мы провели на «даче». Спать в башне, где сушились пропитанные льняным маслом заготовки для шкатулок, было решительно невозможно. Ночевать в комнатах для прислуги не хотел Рольф. Во-первых, это существенно ограничивало нашу “ночную свободу”, а во-вторых, по его мнению, спать рядом с прислугой можно только в каком-то крайнем случае. Так что он мне и подал идею:
– - Олюшка, пройдись по сараям. Это будет значительно лучше, чем ночлег с прислугой по соседству, – он чмокнул меня в нос и пообещал: – Как только дела наладятся,
До этой поры хозпостройки во дворе не привлекали моего внимания совсем. Там содержались кони, куры. Там же находилась и купленная Рольфом корова, которую весьма умело доил Густав. Корову я побаивалась, поэтому сама в ту сторону никогда не ходила. Однако сейчас особого выбора у меня не было.
На заднем дворе замка был небольшой сад. Старые, довольно корявые деревья с частично обломанными ветвями. К сожалению, заниматься им в этом году было некому. Я ничего не понимала в садоводстве, а у Рольфа не хватало денег. В центре этого сада находилась та самая, памятная ему с детства беседка. Точнее обгорелое пятно и несколько торчащих из земли полусгоревших балок.
А еще дальше, на самом краю сада, у полуразрушенного забора стоял небольшой деревянный домик-сарай, разделенный на две части. Там хранились старые лопаты и грабли, какие-то непонятные кусачки с огромными рукоятями, мётлы и глиняные вазоны с трещинами и щербинами. Возможно, когда-то они украшали сад и служили переносными клумбами. Но сейчас это был просто хлам.
С помощью Сусанны и Густава половину сарайки освободили от мусора, спихав все в другую часть. Сусанна ловко и быстро, буквально за несколько часов, побелила стены. Из занозистых досок забора Густав сколотил некое подобие огромного щита, который еле втиснули в узкую дверь сараюшки и положили на четыре кирпичных столбика.
Выломанную кем-то из дверцы доску ставить на место я не велела, а затянула эту дыру редкой кисеей: окон в сарае не было, а спать в духоте я не люблю. Для того чтобы было куда повесить одежду, в стены вбили несколько гвоздей.
Вот на этой самодельной кровати мы и ночевали все лето. И это были очень замечательные ночи, когда мы могли проболтать до первых проблесков зари обо всем на свете. Я поняла, что мне почти все равно, где спать, главное – с кем. Рольф стал частью моей жизни так быстро, что это даже немного пугало.
***
Первый месяц осени преподнес мне два восхитительных подарка. В начале месяца я получила первую партию из двадцати семи шкатулок, которые вполне можно было пустить в продажу.
Страшно сказать, сколько материала мы перепортили, пытаясь добиться максимально прочных и красивых вещей. Сколько цветочных и виньеточных узоров отправилось в топку из-за того, что в красках они выглядели гораздо хуже, чем в рисунке. Сколько возилась над росписью Эмма, учась создавать лепесток одним мазком.
По сути, мои изделия нельзя было отнести ни к палехской живописи, ни к ростовской. При росписи я применяла все знания, которые у меня только были. Мы использовали и знаменитую китайскую роспись, которой Эмма научилась быстрее всего, и очень близкую к ней роспись в технике одного мазка. Я напрягала память и вспоминала, чем отличается тагийская роспись от холуйской. И не стеснялась брать идеи отовсюду.
Нам пришлось научиться шлифовать папье-маше до идеального состояния. Мне довелось по памяти восстанавливать рецепт казеинового клея, которыми и склеивались отдельный части шкатулок. Мы опытным путем выясняли, сколько просыхает лак, как и при какой температуре его запекать и сколько слоев нужно, чтоб готовую шкатулку можно было бросить в воду и не боятся повреждения.
Это было очень насыщенное лето. Но в результате я получила все, что хотела: продавать такое будет не стыдно!
Рольф, который с большим интересом относился к моей работе и с удовольствием слушал все новости об удачах, иногда немножечко ворчал:
– - Олюшка, кормить жену и обеспечивать ей крышу над головой – забота мужа. Ты можешь бросить свое занятия и не расстраиваться так, когда что-то не получается.
Однако, видя, как я сержусь при таких разговорах, он быстренько сдавался.
К середине месяца появилась и вторая новость, которой я немного испуганно поделилась с мужем:
– - Ты знаешь, Рольф… мне кажется, я жду ребенка.
Некоторое время муж молча сидел за столом, уставившись на меня. Потом аккуратно уточнил:
– - Ребенка? У нас будет ребенок?
– - Думаю, что будет.
– - А когда?
– - В начале следующего лета. Ну, или ближе к середине.
Еще одна долгая пауза, после которой Рольф очень серьезно сказал:
– - Нужно обустроить детскую. Я выделю тебе денег на то, чтобы у малыша была уютная комната. И нужно найти кормилицу.
О местном институте кормилиц я уже была наслышана. Сама идея казалась мне отвратительной. Выбирали крепкую крестьянку, которая забеременела примерно в одно время с госпожой. И когда госпожа рожала, крестьянка, оставив своего новорожденного ребенка на свекровь или старшую дочь, уходила в господский дом, чтобы выкормить маленького дворянина свои молоком. Как при этом выживал ее собственный ребенок, никого не волновало.
Кормилице платили деньги, поэтому зачастую мнение самой женщины вообще не учитывалось. Муж просто отправлял ее на службу, решив, что эти деньги пригодятся в хозяйстве. Крестьянского же малыша переводили в лучшем случае на коровье или козье молоко, в худшем – нажевывали в тряпочку хлеб и давали сосать ребенку. Разумеется, смертность крестьянских детей в таком случае была очень высока.
Доверительные отношения с Сусанной привели к тому, что из ее рассказов я составила довольно четкое представление о быте и крестьян, и горожан. И далеко не все в этом быту мне нравилось. Многое казалась жутким, отвратительным и ужасным. Поэтому я сразу заявила мужу: