Севастопольская хроника
Шрифт:
Против 17-й армии действовали три наши армии: 18-я, которой командовал генерал Леселидзе, 56-я, под командованием генерала Гречко, войска которой взламывали укрепления так называемой Голубой линии, и 9-я армия генерала Гречкина.
Под ударами наших армий операция «Кримгильда» не успела развиться – это был очередной выкидыш гитлеровской стратегии. Однако фашистские штабисты не могут обойтись без того, чтобы не закодировать ни одной даже проигрышной операции, и для поспешного отступления с Таманского полуострова они нашли код – отступление через Керченский пролив значилось в штабных документах как операция «Брунгильда».
Жизнь
Я выбросил пожелтевший листок новогоднего номера фашистской газетенки. Однако вспоминал ее впоследствии не один раз: и перед десантом, и потом, когда очутился вместе с войсками на крымской земле, и чуть позже, когда с передовыми отрядами входил в Севастополь.
Предусматривалось выбросить два десанта: у Жьтигена и в районе Опасная – Еникале с таким расчетом, чтобы взять Керчь в клещи. Для высадки войск был избран день – двадцать седьмое октября.
Операция вторжения в Крым складывалась нелегко – осенью Керченский пролив своенравен, да и таманская земля раскисла в результате непрерывных дождей.
Солдаты, видавшие на своем веку всякие виды, почти в один голос говорили, что такой грязи, как таманская, «сроду не видали». И действительно, таманская грязь была упруга, как резина, и если у солдата сапог номерком побольше, то она стягивала его с обидной легкостью. Грязь останавливала машины у крутых поворотов и на лобках даже с небольшим подъемом. Гитлеровцы, отступая по своему чертовому плану, названному дамским именем «Брунгильда», искрошили фугасами узкоколейную железную дорогу, войскам 18-й армии пришлось почти все тащить на себе.
В эти дни и мы, военные корреспонденты, чаще хватались за лопаты (в то время, когда наш корреспондентский фургон погружался в грязь по самые ступицы), чем за перья и блокноты.
К счастью, все проходит, прошли и дожди, просохли и дороги.
День накануне десанта выдался тихий. Успокоился, как старый ворчливый зверь, Керченский пролив, над его водами парили чайки. У взорванных причалов, приспосабливая их к предстоящей операции, копошились люди. У корня причала – пушки и сложенные в штабеля снаряды в ящиках – грузы для Крыма.
Возле ящиков артиллеристы и солдаты: одни укладывали в аккуратные горки снаряды, другие в измазанных по самые колени сапогах спали на них, словно на перинах, третьи писали письма, а четвертые с завидным аппетитом поглощали из вспоротых острыми штыкообразными ножами жестяных коробок сухой паек – красноватое, крупноволокнистое китовое мясо.
В пещерах, вырытых в таманском берегу, спали мотоботчики – им предстояла нелегкая дорога на ту сторону, к Керчи.
Неподалеку от спящих раздавался хриплый голос старморнача Тамани – ему доставалось хлопот едва ли не больше всех. Однако он зря волновался – по всему было видно, что для десанта если чего и не хватало, то только ночи. Под ее покровом оставалось погрузиться отрядам первого броска и… оторваться от таманского берега.
К сожалению, обнадеживающая погода стояла лишь до полудня: на небе не было ни клочка просвета и ветра, как говорится – ни синь пороха. Можно ли желать лучшей погоды для высадки десанта?
Когда день стал клониться к исходу, в порт неожиданно влетел «виллис» командующего 18-й армией
На генерале черная с широченными квадратными плечами кавказская бурка и не по времени папаха с красным перечеркнутым золотыми шеврончиками верхом.
Со стороны Керчи доносились взрывы. Видимость была не очень хорошей – крымский берег перед невооруженным глазом выглядел миражем, но генерал, перед глазами которого были окуляры многократного бинокля, вероятно, обнаружил что-то важное – об этом можно было судить по его густым черным бровям, которыми он многозначительно двигал.
Генерал осматривал крымский берег долго, направляя бинокль в те места, откуда доносились взрывы. Что там рвали немцы и для чего? Может быть, они собирались оставить город? Может быть, их напугало продвижение войск 4-го Украинского фронта к Перекопу?
Генерал все еще продолжал изучать западную сторону пролива, когда внезапно налетел ветер восточной четверти. Пролив, только что сверкавший, как зеркало, вздулся, в небе со стороны Темрюка появилась сизая, плотная дымка. Генерал, слегка щурясь, осмотрелся по сторонам: у причала покачивались суда, приготовленные для десантной операции, а берег почти весь был завален грузами. Ночью все это нужно перебросить вслед за десантом, на ту сторону. Нужно! А будет ли переброшено, если ветер разыграется?
Досадливо махнув рукой, он сел в машину и, не оглядываясь, покинул Таманский порт. Не успел «виллис» скрыться, как налетел шквал – все кругом загудело и завыло.
Четыре дня пролив стонал и кипел от дикой силы ветра. Катера, застигнутые у причалов, колотило привальными брусьями о стенку, а суда, стоявшие на рейде, сорвало с якорей, экипажи делали отчаянные попытки продержаться в дрейфе.
Четыре дня над Керченским проливом властвовала непогода: то нависал туман, то ползли низкие облака, то дули пронзительные ветры. Вода была перемешана с придонной мутью и растрепана поверху в мелкую пыль, – казалось, что над проливом несется самая настоящая поземка.
Когда ветер стих, в проливе образовалась «толчея» – особенность Азовского моря и Керченского пролива состоит в том, что здесь ничтожные глубины и волны образуются короткие, без разбега – вот они и толкутся, как бараны перед узкими воротами.
Шторм, как говорили солдаты, «дал прикурить» и им. На пятый день ветер стал успокаиваться, а море продолжало по инерции стонать и кипеть. Командование фронта приняло решение переброску десантных войск начать первого ноября.
Пережитое, как пройденные километры, остается позади. Фронтовые блокноты хранят даты, цифры и скелеты событий – много ли можно записать на ветру или при качке, а то и под артиллерийским огнем или под бомбами? Выручает ценнейшее свойство человека – память. Она до конца дней хранит не только события, но даже звуки и голоса тех времен. Да что там! Она сохраняет цвета: неба, земли, моря…
До сих пор стоит перед моими глазами то утро первого ноября 1943 года, когда по причалу в Тамани расхаживали в нетерпеливом ожидании командир Новороссийской военно-морской базы контр-адмирал Георгий Никитич Холостяков и начальник политотдела Новороссийской базы капитан 1 ранга Бакаев. Они ждали возвращения кораблей, вышедших к крымскому берегу под командованием капитана 3 ранга Григория Гнатенко.