Севастопольская страда (Часть 3)
Шрифт:
Бань для солдат зато не было, и сыпняк не переводился. Много штатского народа - купцов, подрядчиков, маркитантов, в сюртуках и черных высоких шляпах - сновало по улицам, и много женщин, что придавало Камышу вполне обжитой вид.
Несколько гостиниц успели устроить здесь предприимчивые люди. Это были двухэтажные деревянные дома с балконами, - внизу неизбежный ресторан, вверху номера.
Верховые на прекрасных лошадях, коляски, першероны, важно влекущие по мостовой грохочущие стопудовые тяжести, вислоухие скромные мулы и совсем игрушечные пони - серенькие в яблочках и гнедые, - запряженные
Около домов и домиков красовались палисадники, в которых, нежась на весеннем солнце, стояли горшки с комнатными цветами. Кто-то заботился и о том, чтобы жестянки от консервов и битая посуда складывались в особые большие ящики, стоявшие кое-где около домов, а не швырялись куда попало. Столики в ресторанах и кафе были мраморные, стены задрапированы веселым пестреньким ситцем, потолки обиты миткалем...
Когда Хлапонин, знавший прежнюю Балаклаву, вздумал вместе с Елизаветой Михайловной проехаться туда теперь, он был удивлен тем обилием нового, в котором совершенно утонул скромненький рыбацкий городок около бухты.
Балаклава растянулась теперь на все окрестные холмы, на всю долину. Даже какие-то фабрики увидели они на горе: в открытых больших окнах там виднелись вращавшиеся под приводными ремнями колеса, доносился оттуда монотонный фабричный шум, и суетились около них не солдаты, а рабочие в кепках, грязных, промасленных, запыленных.
По рельсам железной дороги, гудя и дымя, катился паровоз, а невдалеке от этой линии рабочие - не солдаты - долбили кирками глину, прокладывая другой подъездной к пристани путь.
Это удивило Елизавету Михайловну, озадачило даже.
– Как же так, ведь мир заключен, чего же они еще роются тут? обратилась она к мужу.
Хлапонин тоже был очень неприятно поражен этим, но ответил, оглядевшись кругом:
– Ведь все это, что они здесь понастроили, им увозить надо будет; также и орудия грузить на суда... считают, должно быть, выгодней для себя перевозить тяжести по чугунке, а не резать лошадей, что ж, в две-три недели ведь отсюда не уберутся, успеют еще и уложить рельсы и снять их потом.
– Ты думаешь, что все-таки снимут рельсы?
– усомнилась Елизавета Михайловна.
– А ты хотела бы, чтобы они их оставили нам?
– улыбнулся ом.
– Нет, англичане народ практичный, заберут.
Елизавета Михайловна поверила мужу, когда увидела ближе к пристани огромные груды белого известкового камня, из которого строились дома в Севастополе: этот камень грузился теперь на английские транспорты, несмотря на то, что в большей части своей он потерял уже первоначальные формы и был закопчен от взрывов и пожаров.
Буквально целый лес мачт вырос перед изумленными глазами Хлапониных, когда они подъехали к тому месту, откуда открывалась бухта.
– Ну, кажется, от прежней Балаклавы осталась одна только генуэзская башня, - сказал Хлапонин, - да и то ее украсили шестами и веревками, должно быть для поднятия флагов.
Толчея на улицах этой новой Балаклавы была ничуть не меньшая, чем в Камыше; но если там мало попадалось англичан, то зато здесь очень много было французов и особенно много сардинцев; из английских же солдат останавливали на себе внимание Хлапониных шотландцы, очень рослые, с голыми коленями и в медвежьих высоких гвардейских шапках наподобие тех, какие носили русские дворцовые гренадеры. Но дворцовые гренадеры были старики, а это все краснощекие, молодые. У иных над головами веяли черные страусовые перья. Уроки первой зимней кампании, когда они терпели во всем страшную нужду и вымирали от болезней до того, что в иных батальонах числилось всего по восемь человек в строю, не прошли даром. Видно было Хлапонину, что вторая зимняя кампания, - правда, кампания уже мирная, перенесена была англичанами легко, даже обставлена была с присущим им комфортом.
Но это было не главное: Хлапонин проговорил, усмехнувшись одними глазами:
– Однако, господа энглезы, при всем том третьего бастиона у нас вы все-таки так и не взяли! Вот вам!
– Мне хотелось бы посмотреть на третий бастион!
– оживленно подхватила это замечание мужа Елизавета Михайловна.
– Как ты думаешь, можно будет это? А то уедем отсюда, из Крыма, и так я этого бастиона твоего и не увижу!
Справились, можно ли будет посетить бастионы, - им дали разрешение без задержки, - Корабельная сторона называлась теперь Английскою стороною, Южная - Французской, и, наскоро закусив в ресторане, Хлапонины отправились на Английскую сторону.
– Много сена заготовили энглезы!
– с завистью артиллериста говорил дорогой Хлапонин, встречая по сторонам огромные стога прессованного сена.
Сено это везли куда-то слоноподобные лошади с мохнатыми ногами, которых обгоняли Хлапонины. По форме подпрыгивая в седле, встретился им какой-то английский генерал в синем кепи с золотым околышем. Адъютант его, скакавший за ним, тоже подпрыгивал в такт галопу коня с высоко подрезанным хвостом.
Кони у обоих были загляденье, и Хлапонины переглянулись, поняв друг друга без слов: им стало немножко неловко за своих лохматеньких лошадок, хотя и генерал и его адъютант первыми откланялись им, конечно из уважения к даме.
Часто попадались тяжеловозы, которые тащили оттуда, со стороны Севастополя, то бревно, то железо, то тесаный камень: все это предназначалось к отправке в добрую старую Англию, - впрочем, может быть, и гораздо ближе, например на Мальту.
Хотя Корабельная сторона и называлась теперь Английской, но французы все-таки не уступили англичанам чести нести караул на Малаховом кургане. Караульным помещением была та самая башня, из которой отстреливались несколько часов последние защитники кургана. Возле нее стояли в козлах штуцеры, на штыках висели сумки.
Сюда прежде, чем на третий бастион, заехали Хлапонины. Их внимание привлек большой деревянный выкрашенный в черное крест над братской могилой, где похоронены были и французы и русские. На кресте была надпись:
8
Septeber
1855
Unis pour la Victoire
Reunis parla Mort,
Du Solbat c'est la Gloire!
Des Braves c'est Sort!*
_______________
* Быть заодно для победы и вновь быть соединенными смертью - вот
слава солдата, вот участь храбрых! (фр.)