Северная звезда
Шрифт:
Арбенин поднялся, лениво и самодовольно улыбаясь. Его глаза беззастенчиво изучали ее грудь, затянутую в тонкий расшитый шелк.
– Вы прекрасны, Мария Михайловна. В гневе особенно!
– Боже, как бы я хотела, чтобы вы оставили меня в покое! – всплеснула она руками.
– В вас есть что-то, что не дает мне оставить вас в покое, – серьезно сообщил он. – Знаете, бывает такое, что самая заурядная женщина притягивает, как магнит, и заставляет творить невероятные безумства…
«Заурядная! – всколыхнулась в её душе обида. – Это он про меня, что ли?!»
– Михаил Еремеевич сообщил вам
– Да, он сказал мне… – пробормотала Мария.
– В таком случае вы уже смирились с тем, что мы станем мужем и женой?
– Не дождетесь! Я собираюсь поговорить с папа и убедить его в том, что он поступил неправильно, составив такое… абсурдное завещание.
– Не думаю, что у вас что-то получится, мадемуазель, – нахально подмигнул он Маше.
– И тем не менее я это сделаю. В конце концов, я дочь своего отца! А ты всего лишь… прихлебатель!
Лицо Арбенина стало каменным, но он тут же улыбнулся.
– У тебя, невестушка, строптивый характер. Но ничего. Придется надеть на него узду… после нашей свадьбы…
Мария так и не поняла, как ей удалось выпроводить Арбенина. Когда за ним закрылась тяжелая дубовая дверь, она прислонилась к ней и подумала: где бы взять такой замок, который никогда больше не позволил бы этому мерзавцу переступить порог их дома?
– Мария! Открой, пожалуйста. Что с тобой сегодня? С чего ты стала запирать дверь? Или ты боишься, что к тебе явится привидение, как у этого вашего Брэма Стокера?
Девушка отскочила от двери. Это была тетя.
– Я… нет, я не боюсь привидений.
– А, понимаю, – кивнула Христина Ивановна, – ты бы, видимо, предпочла визит привидения визиту Виктора Петровича? Тебе ведь не нравится этот господин, не так ли? Или я ошибаюсь?
– Нет, совсем не нравится, тетя. Папенька говорил тебе о своем завещании? Он хочет выдать меня за этого ужасного Арбенина! Но я никогда не пойду на это. Он…
Тетя Христина мягко обняла племянницу за плечи и нахмурилась.
– Я говорила ему, что он не прав, что нельзя так поступать с тобой, что это ничем хорошим не кончится… Но он даже не стал меня слушать.
Она печально улыбнулась.
– Он относится к тебе как к неразумному ребенку, который сам не понимает своего счастья. Я ему одно, он мне другое! Мужчины – невозможные создания! Ну ладно, все равно с ним сейчас невозможно разговаривать. Он занят делами и просил не беспокоить. Поешь вот французских блинчиков… Глаша приготовила.
– Мне не нравится креп-сюзет, – огорченно надула губки Мария. – Намешано все вместе – и сироп апельсиновый, и цедра лимонная, и ежевика, и туда еще рому! Да еще миндальное тесто прогорклое!
Тетя Христина лишь всплеснула руками.
После обеда, который подали раньше обычного, они сразу же принялись за сборы – Воронов решил посетить Александринский театр. Нет, он не был завзятым театралом. Михаил Еремеевич вообще мало разбирался в тонкостях сценических искусств.
– Ну что мне с этих визитов и балета, – бурчал он временами. – Если я чего-то не сильно понимаю, так и не понимаю. Медведь сходил в театр и вынес оттуда свои пальто и галоши!
Но ему не хотелось быть похожими на тех старозаветных купцов из газетных фельетонов, что и грамоту знают с трудом, поэтому время от времени вывозил дочку в театры и на концерты с вернисажами.
А вот Мария театр любила – просто обожала.
Она полюбила не только спектакли. Ей нравились театральные коридоры с зеркалами в тусклых золотых рамах, гардеробы с солидными седыми швейцарами, перламутровые бинокли, блеск карет у театрального подъезда.
Девушка время от времени бегала к тете Христине за советом, какие украшения лучше надеть: кораллы, бирюзу в серебре или медальон с аметистами. Сама тетушка, к слову, в театр не собиралась – разыгралась мигрень. Машу это не огорчало – ведь она собиралась поговорить с папой вечером, на обратном пути из театра, и лишние уши для такого разговора ни к чему. В душе её воодушевление боролось с опасениями. А что, если отец все-таки не поддастся на уговоры и не изменит завещания? И хотя она старалась отогнать от себя дурное предчувствие, прежняя самоуверенность покинула ее.
Остаток дня тянулся очень медленно. Мария пребывала в подавленном настроении, к тому же небо затянулось тучами, и стал накрапывать нудный мелкий дождик. Потом почему-то вспоминались жуткие рассказы покойной уже няньки Прохоровны о женщинах, пленённых татарами, житиях святых отшельниц и великомучениц, о разбойниках и ведьмах, о том, как ночами к неутешным вдовам и мечтательным девицам летают огненные змеи…
Пришло время ехать в театр. Отец уже ждал её, облаченный в старомодный черный сюртук с бархатными обшлагами, к которому прилагался белый галстук-бабочка и зеленый атласный жилет с золотым шитьем, поверх которого был накинут клетчатый редингот. Довершал облачение котелок простецкого вида.
Их кучер Гурий, называемый по английской моде грумом, уже второй день страдал от зверской ломоты в спине, и Воронов решил сам править упряжкой. Иногда он себе такое позволял – нарушить сложившиеся приличия. Марии порой казалось, что он делает это даже с удовольствием, поддерживая образ диковатого лихого купчины.
По дороге Михаил Еремеевич, выглядевший непривычно веселым (с ним вообще случались в последние месяцы приступы странного веселья), поведал, как однажды пошел посмотреть оперетту-буфф «Мадам Жюдик» со знаменитой мадемуазель Ривье. Собравшиеся купцы при появлении столь очаровательной дамы устроили овацию и поволокли прямо на сцену корзины с шампанским вперемежку с цветами. В итоге труппа в полном составе, включая примадонну и героя-любовника, напилась в дугу, а полиция во главе со знаменитым приставом Селивановым забрала всех в участок.
Михаил Еремеевич и его дочь расположились в ложе.
В Александринке давали в тот вечер «Кин, или Гений и Беспутство», с самим Первухиным-Горским в главной роли.
Б'oльшая часть действа прошла мимо её внимания…
В антракте Мария с отцом прогуливались в театральном фойе вместе с остальной публикой. Она с восхищенным любопытством разглядывала гостей: элегантные кавалеры в идеально пошитых сюртуках и дорогих галстуках сопровождали своих дам, распространявших тонкий аромат парижских духов. Глаза слепил блеск алмазов, сапфиров и жемчуга.