Северное сияние (др.перевод)
Шрифт:
Лира зачарованно слушала рассказы о жителях Болот, об огромной собаке-призраке Черная Лузга, о болотных огнях, вырывающихся из пузырей ведьмина масла, и стала чувствовать себя цыганкой еще до того, как они подошли к Болотам. Сначала она вернулась к оксфордской речи, а теперь переходила на цыганскую, полностью, с болотно-голландскими словами. Ма Коста вынуждена была кое-что ей напомнить.
— Ты не цыганка, Лира. Поупражнявшись, ты можешь сойти за цыганку, но цыганский у нас не только язык. В нас есть омуты и стремнины. Мы насквозь водяной народ, а ты нет, ты — человек огня. Больше всего ты
Лира обиделась.
— Я никогда никого не обманывала! Спросите…
Спросить, конечно, было не у кого, и Ма Коста добродушно рассмеялась.
— Не поняла, что тебе сделали комплимент, глупышка? — сказала она, и Лира успокоилась, хотя все равно не поняла.
К Байнплатсу они подошли вечером, солнце уже садилось в кровавом небе. На фоне его черным силуэтом обозначился низменный остров и громада Зааля, окруженная домишками; в неподвижном воздухе стояли столбики дыма, а со сгрудившихся лодок доносились запахи жареной рыбы, курительного листа, можжевелового спирта.
Они пришвартовались недалеко от самого Зааля, у причала, которым, по словам Тони, семья пользовалась из поколения в поколение. Вскоре у Ма Косты на сковородке скворчала пара жирных угрей, и рядом грелся чайник для картофельного порошка. Тони и Керим намаслили волосы, надели лучшие кожаные куртки с синими в крапинку шейными платками, унизали пальцы серебряными кольцами и пошли поздороваться со старыми друзьями на соседних лодках и выпить стакан-другой в ближайшем баре. Они вернулись с важной новостью.
— Мы вовремя приплыли. Сходка сегодня вечером. А в городе говорят — как тебе это нравится? — говорят, что пропавшая девочка приплыла с кем-то из цыган и сегодня появится на Сходке!
Он громко засмеялся и взъерошил Лире волосы. С тех пор как они вошли в Болота, Тони становился все добродушнее, и угрюмая свирепость его лица была лишь маской. Лира, чувствуя, как набухает в груди волнение, быстро поела, помыла посуду, расчесала волосы и, засунув алетиометр в карман волчьей шубы, выпрыгнула на берег и вместе с другими цыганами пошла вверх по склону к Заалю.
Она думала, что Тони пошутил. Вскоре выяснилось, что нет — или же она была меньше похожа на цыганку, чем думала: люди глазели на нее, дети показывали пальцами, и, когда Лира с семьей подходила к высоким дверям Зааля, толпа расступалась перед ними и провожала их глазами.
Тут Лира оробела по-настоящему. Она держалась поближе к Ма Косте, а Пантелеймон, чтобы подбодрить ее, сделался настолько большим, насколько мог, и принял вид пантеры. Ма Коста взошла по ступеням так, будто ничто на свете не могло остановить ее или заставить торопиться, а Тони и Керим шли по бокам, как принцы.
В зале горели гарные лампы, бросавшие резкий свет на лица и тела людей, но высокие стропила Зааля терялись во мраке. Вошедшие с трудом находили себе место, все скамьи уже были заняты, но семьи старались потесниться — детей брали на колени, а деймоны, чтобы не мешать, сидели в ногах или на корявых деревянных стенах.
В конце зала был помост с восемью резными креслами. Пока Лира и Коста пристраивались где-то сбоку (сесть уже было негде), из тени на помост
— Это Джон Фаа, повелитель западных цыган, — шепнул Тони.
Джон Фаа заговорил медленно, низким голосом.
— Цыгане! Добро пожаловать на Сходку. Мы собрались, чтобы выслушать друг друга и принять решение. Вы знаете почему. Многие семьи здесь потеряли ребенка. Иные — двух. Кто-то их похищает. Правда, и земледеры теряют детей. В этом мы товарищи по несчастью.
Ходят разговоры о ребенке и вознаграждении. Чтобы прекратить сплетни, вот вам правда. Ребенка зовут Лира Белаква, ее ищет полиция земледеров. Тому, кто сдаст ее, назначена награда в тысячу соверенов. Она ребенок земледеров, мы опекаем ее и будем опекать. Тот, кто соблазнится тысячей соверенов, пусть поищет себе место не на земле и не на воде. Мы ее не отдадим.
Лира почувствовала, что заливается краской от пяток до корней волос; Пантелеймон превратился в коричневого мотылька, чтобы быть незаметнее. Все взгляды обратились на них, а она могла смотреть только на Ма Косту, ища поддержки. Джон Фаа продолжал:
— От долгих разговоров не будет толку. Если хотим изменить положение, надо действовать. И вот вам еще один факт: Жрецы, эти похитители детей, отвозят своих пленников в город на дальнем Севере, в страну тьмы. Я не знаю, что они там с ними делают. Одни говорят, что их убивают, другие говорят другое. Мы не знаем.
Но знаем, что делается это с благословения земледерской полиции и церкви. Им помогают все сухопутные власти. Помните это. Они знают, что происходит, и всем, чем могут, помогают.
Поэтому предложение у меня простое. И мне нужно ваше согласие. Я предлагаю послать на Север отряд бойцов, чтобы спасти детей и вернуть домой живыми. Я предлагаю вложить в это дело наше золото, проявить всю храбрость, на какую мы способны, и все умение. Мы слушаем вас, Раймонд ван Геррит.
Человек в зале поднял руку, и, предоставив ему слово, Джон Фаа сел.
— Прошу прощения, лорд Фаа. Сухопутных детей похищают так же, как цыганских. Вы говорите, что их мы тоже должны спасти?
Джон Фаа встал, чтобы ответить.
— Раймонд, по-вашему, мы должны преодолеть всевозможные опасности, пробиться к кучке испуганных детей и сказать, что некоторых мы забираем домой, а остальных бросаем? Нет, вы не могли так подумать. Ну что, друзья, вы одобряете план?
Вопрос застал Цыган врасплох: возникло минутное замешательство. Но потом зал наполнился дружным ревом, поднялись кулаки, раздались аплодисменты, возбужденные выкрики. Стропила и балки зала задрожали, на своих невидимых насестах проснулись десятки спавших птиц, в страхе захлопали крыльями, и на головы посыпалась пыль.