Северяне
Шрифт:
– Всего прежде за честь, за доброе имя свое, за достойность человеческую, а потом уже и за княжну… Тем самым уже и за княжну.
Конюший помолчал, глядя на сына, силясь понять, о чем он речь ведет.
– Но с кем? С кем станешь ты бороться? Я что-то не разумею, о ком ты говоришь.
– А я, отец, и сам пока не знаю… Однако завтра еду в Чернигов.
– В Чернигов? Зачем туда?
– Княжна говорила, что хозары вот-вот походом ратным пойдут на северян. Там скоро будет сеча кровавая. А если так, то князь поспешно будет набирать дружину. Вот я и наймусь.
– В дружинники? Ты же холоп! Тебе…
– Какой я холоп? – гневно оборвал его Всеволод, – За что я должен быть холопом? В чем повинен?
Осмомысл не дрогнул, не ссутулился под тяжестью сыновьих слов. Сердце его больно сжалось в груди.
«Вот оно как! Значит, отцовская вина камнем легла ему на сердце. И давит, мучает, гнет к земле. Особливо теперь, после встречи с княжной, почувствовал он на себе тяжесть холопской колодки. И невмоготу ему ходить в ней, сразу хочет порвать ненавистные путы!..
Да это ж хорошо, – вдруг обрадованно подумал Осмомысл, – значит, заговорила в нем молодая отцовская удаль! Из Всеволода может выйти храбрый дружинник и даже витязь. Ведь он не тратил попусту время, с любовью и старанием примерным учился от меня ратному делу. В сильного воина вырос на пастбище. Не только подконюший, я сам уже не одолею его копьем. А про сечу и говорить нечего: вьюном вьется в седле. И бьет без промаха, разит метким ударом. Вот только удастся ли ему проникнуть ко двору, в дружинники к князю?» Всеволод, видимо, отгадал его сомнения:
– Время тревожное, отец. Не будет князь допытываться, кто я и откуда. Был бы хорош дружинник, силен и смел! А станут спрашивать – совру, скажу, что из Засулья прибыл к князю на службу ратную.
– Но ведь там княжна, – пытался возразить конюший. – В Чернигове она может встретить и выдать тебя.
– Не выдаст! Да и где она меня увидит? На пирах она не бывает. А среди дружинников тем паче. Мне бы до первой сечи, – решительно и твердо добавил Всеволод, – а там уж я себя явлю. Мечом и копьем проложу дорогу: сначала средь врагов Северянщины, а потом и до княжны.
Осмомысл не стал перечить. Зачем? Все это пока мечты. А как оно будет на деле, время покажет. Хорошо, что сын поедет в Чернигов, что он намерен поднять меч за свою родину. А коли так, то рано или поздно он схватится и с тем, кто станет на его пути к княжне. Наживет себе там Всеволод врагов. И первым среди них будет князь Черный. Но выстоит ли сын в неравной битве? Страшно за него… Но нет, видно, пути иного. И ждать больше нельзя. Постарел уже он, Осмомысл, не по силами ему теперь искать встречи с князем. Да помогут боги сыну отомстить за отца.
XXIV. ПРИСЯГА НА ВЕРНОСТЬ
Однажды под вечер Мстислав наведался к Амбалу не только со Всеславом. Позади него толпились, поблескивая черными глазами, еще какие-то дружинники.
Ключник насторожился. Хотел было сослаться на нездоровье, спровадить незваных гостей, но, встретив на себе пристальный взгляд одного из них, сдержался и подал заказанное Мстиславом вино.
Та же подозрительная настороженность, предчувствие чего-то недоброго, какой-то грозящей беды заставила Амбала налить дружинникам по второй чаше. Но когда захмелевший Мстислав приказал подать по третьей, Амбал отважился и отозвал его в сторону.
– Ты так задолжался, – тихо сказал он Мстиславу, – что и в жизнь не выплатишь. Ведаешь ли хоть, как велик твой долг?
– Какой там долг! – громко и заносчиво крикнул Мстислав, нисколько не заботясь о сохранении втайне своей беседы с Амбалом. – Мы княжьи дружинники, и все, что есть у него в подвалах, наше. Понял?
Ключник вытаращил на него глаза, онемел от удивления. Подумать, какая дерзость, какая наглость! Пьянчуга, еще недавно жалкий пройдоха-мытник, считает себя хозяином княжеского добра. Пил-пил в долг, а теперь признавать того не хочет!
Амбал затрясся от гнева.
– А суда княжьего не хочешь? – злобно прошипел он. – Все, что положено дружиннику, – это еда и питье за княжеским столом. А здесь, в винокурне, ты не властен.
Дружинники, казалось, не замечали ссоры между ними. Сгрудясь вокруг Мстислава, пили и мололи пьяными языками всякий вздор. Однако же один из них, Баглай, прислушивался к препирательствам Мстислава и Амбала. А когда оба стали громко кричать, вышел из-за стола, важно и уверенно подошел к ключнику.
– Сколько должен тебе Мстислав? – спросил он улыбаясь.
– Шесть гривен [34] !
– Ого! – Мстислав даже присел, услышав такую сумму. Казалось, он сразу протрезвел. Еще бы; шесть гривен! Так можно из дружинника в холопа превратиться. Донесет Амбал князю о долге, не только вольную жизнь и ратные походы – имя свое забудешь, сгниешь где-то холопом в лесах на княжеской работе.
Голова стала на диво свежей, с лихорадочной поспешностью забегали мысли: как найти себе какое-нибудь оправдание? Не может того быть, чтоб выпил он на шесть гривен! Врет Амбал, но как доказать? Он не запомнил, сколько выпили они со Всеславом. А если бы и запомнил, кому поверит князь – пьяным дружинникам или своему ключнику? Мстислав угрюмо глядел на Амбала, молчал, не зная, что сказать, что сделать, понимая страшную свою зависимость от него.
34
Гривна– наиболее распространенная монета у древних славян. Женщина могла заработать за год одну гривну, что равнялось стоимости вола.
Видел это и подошедший к ним Баглай. Вдруг достал он из-под полы набитую золотом калиту [35] , отсчитал несколько монет и небрежно бросил их на стол Амбалу.
– Вот тебе долг, – сказал он, улыбаясь с видом превосходства. Потом достал еще один золотой и невозмутимо добавил: – А это за сегодняшнее угощение… и задаток вперед.
Мстислав не сразу поверил своему счастью. Потом, радостный и возбужденный, кинулся Баглаю на шею.
– Друже! Брат мой! Чем я отблагодарю тебя за такую щедрость? Скажи, чем?
35
Калита– мешочек.