Сезам, закройся!

Хмельницкая Ольга

– Ты прямо-таки Джеймс Бонд, – сказала Лариса после минутного колебания.

– Тс-с-с-с, – ткнула ее Ева пальцем в бок. – Сейчас главное – предупредить новенькую.

Девушки быстро пошли по узкому коридору.

Алевтина налила полковнику темно-коричневый чай в прозрачную стеклянную чашку и подвинула блюдце с пирожным. Она явно не знала, с чего начать.

– Когда вы впервые познакомились с Утюговым? – спросил полковник, перемешивая жидкость и глядя, как в ее глубине, как в аквариуме,

кружатся крупные черные чаинки.

– Около десяти лет назад. Может, двенадцать. А может, и все тринадцать, – сказала Алевтина. – Он тогда был заместителем директора НИИ Новых биотехнологий. Руководителем института он стал после смерти своего начальника.

– А что с ним случилось? – аккуратно спросил Владимир Евгеньевич.

– Разумеется, он пропал без вести, – насмешливо сказала Чабрецова. – Вышел погулять из НИИ в лес и не вернулся. После этого главой института стал Утюгов. Кстати, пропавший директор был умницей, красавцем и очень порядочным мужчиной.

– Молодым?

– На момент пропажи ему было около сорока, – сказала женщина.

– Вы думаете, его убили? – прямо спросил Рязанцев, отхлебывая чай.

Алевтина поморщилась. Ее пальцы нервным движением разгладили край скатерти с нарисованными на ней крупными маками.

– Не бойтесь, – сказал Владимир Евгеньевич, наклоняясь вперед, – вы жена моего друга, у нас сейчас с вами частная беседа, просто расскажите мне все, что знаете. Как я уже сказал, у меня в этом НИИ невеста, и я очень волнуюсь. Если честно, то просто места себе не нахожу.

Чабрецова молчала. Полковник не торопил ее. Он медленно пил чай и ел пирожное, купленное Алевтиной во французской булочной, находившейся на первом этаже их дома.

– Не только я думаю, что это было убийство, – сказала наконец Чабрецова. – У нас почти все так считают, только вслух не говорят. Все-таки мы научные работники, а не сплетники, и уважаем факты, а не домыслы. К тому же НИИ Новых биотехнологий обычно представляет на конференции великолепные доклады, у них отлично поставлена работа, так что формально к ним нет никаких претензий. А слухи – это не из области науки.

Она встала и подошла к окну.

– Но раз у вас там невеста и это ваше личное дело, я расскажу все, что знаю.

Рязанцев напрягся, боясь пропустить хоть слово.

– Я была хорошо знакома с предыдущим директором, Степаном Комиссаровым, молодым успешным доктором наук, хорошим администратором и приятным человеком, – сказала Алевтина. – Профессор Утюгов был его замом по науке. Кроме того, я была знакома с дочерью Утюгова.

– Была? – уточнил Рязанцев. – Что, она тоже умерла?

– Говорили, что она серьезно заболела и была помещена в закрытую клинику, – пояснила Алевтина, – но я не знаю, правда это или нет. Не исключено, что девушка участвовала в каких-либо недозволенных опытах и получила большие проблемы со здоровьем.

– Психические или физические проблемы? – уточнил полковник.

– Не знаю, – пожала плечами жена Чабрецова, – думаю, что и первые, и вторые. В общем, она тоже пропала, как Комиссаров, и выяснить, в какую именно клинику она помещена, не удалось. Примерно в это же время я заметила в поведении Утюгова разительную перемену.

Она замолчала и отпила глоток чая, который уже почти остыл.

– В чем заключалась эта перемена? – спросил Рязанцев. – И не связана ли эта перемена с горем по поводу проблем с дочерью? Может быть, между Комиссаровым и Маргаритой Утюговой вспыхнул страстный роман и они просто сбежали? Уехали вдвоем? А профессор был по каким-либо причинам против их брака, вот дело и обросло нелепыми домыслами? Есть и другой вариант – Утюгов был настолько взбешен их романом, что убил обоих любовников. Во всяком случае, двойное исчезновение – зрелого мужчины и юной девушки – наводит на мысли, что тут были замешаны чувства.

Алевтина молчала. Полковник тоже немного помолчал, давая женщине собраться с мыслями. Часы, висевшие на стене, громко тикали, отсчитывая мгновения.

– Мне трудно сказать что-то определенное, – ответила Чабрецова спустя некоторое время, – честно говоря, я не верю, что любовь имеет к этой загадке хоть какое-то отношение. Что же касается сути перемены, то ее мне тоже трудно сформулировать. Со стороны это выглядело так, словно Валентин Эмильевич нашел бриллиант величиной с колесо от «БелАЗа» и теперь боится, как бы кто-нибудь его не забрал.

– Он нервничал?

– Не то чтобы слишком. Не могу точно объяснить, в чем заключалась перемена. Но она точно была. С тех пор, кстати, и начались чудеса. Комиссаров исчез, Утюгов стал директором, институт взял курс на самоизоляцию, притом что их научная работа была вполне качественной и они регулярно отчитывались о создании новых видов теплостойких пингвинов, такс-многоножек, шелковичных червей толщиной с батон колбасы, самоуничтожающихся тараканов, плотоядных кроликов, поющих аквариумных рыбок, озимой картошки и засухоустойчивых фикусов, которые можно не поливать по полгода, а они все равно цветут, как ни в чем не бывало. Фактически в НИИ Новых биотехнологий делают чудеса, причем быстро и дешево.

– Как интересно, – прошептал Рязанцев. – Утюгов, значит, действительно гений?

– Будете смеяться, – пожала плечами Чабрецова, – но я никогда не замечала за ним особого интеллектуального блеска. Так, середнячок. Все считают, что НИИ добивается таких успехов благодаря замечательной технологической базе. Они покупают новейшее оборудование, иногда весьма недешевое. Но выдающимся интеллектом Утюгов не отличается. Впрочем, это мое личное мнение.

– Но он же профессор?

– Я имею в виду, что он – обычный средний профессор, – поправилась Алевтина Вениаминовна, слегка покраснев. – Умный, эрудированный, он знает все о своей области деятельности. Но блеска и гения в нем нет.